трусы в цитрусы
Ну и я продолжу новогодне-рождественскую тему - чтобы праздники не кончались подольше.
Я очень старался впихнуть невпихуемое в один пост, но у меня ничего не вышло. Придется разбивать на три.
Название: Лондонский мост падает
Автор: Яник Городецкий aka HerrJanik
Фандом: Тетрадь смерти
Персонажи: Мелло, Ниа, Мэтт (без пэйринга)
Жанр: POV Мелло, джен
Предупреждение: из самого нехитрого события можно раздуть тридцать страниц текста, что я и сумел доказать. Кроме того, как бы ни хотелось мне верить в вероятность описанных событий – надо признать, ООС.
Рейтинг: Мелло – острое на язык дитя, так что пускай PG.
Размер: миди
Содержание: Дом Уэмми готовится праздновать Рождество, у Роджера созревает чудовищный план, а Мелло… Мелло – просто подросток, и ему тринадцать.
тык
Пятница, 20 декабря 2002
«Вихрастый маленький гений… Седьмой высший балл за две недели, а в глазах – никакого восторга. Никакого интереса. Никакого азарта. Да что там – вообще ничего в глазах. Первый по условию, первый как данность. Интересная позиция. Но разве так бывает – чтобы совсем ничего?»
Ниа Ривер был во много раз сложнее любого воспитанника Дома Уэмми. Он сам был головоломкой вроде тех, что так любил складывать. Только не на одну, не на две, не на пять тысяч кусочков, а на целую бесконечность – разгадывай хоть до старости.
Роджер вздохнул и отложил толстенный том «Психологии подростка» в сторону.
Эта мудрая книжка не давала ни одного объяснения одиннадцатилетнему феномену.
Конец декабря.
За окном – никакого снега, а потому очень темно. Только тускло светится сеточка созвездий, до которых сегодня мне нет никакого дела. Вот снег бы я сейчас хотел увидеть, а звезды… тоска, они-то каждый день над головой светят – предсказуемо заурядные.
Я помню названия всех, что можно увидеть невооруженным глазом. Ну, которые нельзя – те, понятное дело, не все помню. Но кому они нужны – и те, и другие.
Все, конечно, зависит от климатических поясов. Я читал, что в северных странах, где климат совсем другой и всякие моря-океаны не окружают сушу – там снега бывает видимо-невидимо. Выпадает даже осенью. Что уж о Рождестве говорить.
Вот у нас не так. Хорошо еще, если выпадет чуток, покроет землю салфеточкой невыразительной, такой, что и снегом-то не назовешь – вот и вся вам зима, накось выкуси, радуйся тому, что имеешь. А чаще бывает, что температура и вовсе выше нуля. Мэтт, когда только попал сюда, вообще в такое поверить не мог. Да что там – даже в том месте, где я жил раньше, снега зимой выпадало в разы больше.
И не то чтобы меня это очень уж расстраивало, нет, конечно. Нет снега – и ладно. На Рождество и без него будет интересно. Но все же хотелось, чтобы он выпал к празднику: веселее было бы его отмечать. Налепили бы снеговиков, покатались на санках, поиграли в снежный десант… А может, и Роджера бы взяли в компанию, если б он захотел. Он бывает нормальным, если его не доводить. Вот на Ниа он никогда не срывается. Чаще всего – на Мэтта, ему за нас обоих попадает обычно.
Забавно как. Не хотел бы я, чтобы кто-нибудь догадался, о чем я думаю. Мелло тоскует по снегу, ха, вот детский сад…Хорошо, что машину для чтения мыслей еще не изобрели. Уверен, если это вообще когда-либо случится – это будет эпик фэйл однозначный. Уж я бы точно в такой проект не вкладывался.
Вот в таких дурацких мыслях о климатических поясах, снеге и катастрофически опасной машине я и задремал на своем широком подоконнике. Разбудил меня настойчивый, рвущий остатки ускользающего сна на клочки голос Мэтта.
- Мелло, проснись уже. Что за ерунда – спать в девять вечера….
- Стучаться надо, - буркнул я, морщась и пытаясь сообразить, сколько времени прошло с того момента, как я вырубился. Наверное, не очень много. Но спать в девять часов – занятие и впрямь глупое, в это время суток можно и поинтереснее дело найти.
- Я стучал, - Мэтт повел плечом. – Вообще-то я уточнить хотел, когда мы в Лондон поедем. Завтра может, после контрольной сразу? Как раз пятница, считай, что выходные уже начались…
- Контрольной? – скривился я. – Мы же уже все написали, что только можно. Кое для кого – семь потрясающих возможностей ощутить кайф превосходства. Три языка, история, естествознание… что там еще… география и литература… Я безмерно счастлив.
- Математику забыл, - перебил мое саркастичное нытье Мэтт. – Последний тест в этом семестре. А ну, подвинься. Ты там давай определяйся, а я пока поиграю.
Он достал из кармана джинсов свой видавший виды «Гейм-бой колор» и с головой погрузился в какой-то шутер. Как он не ослеп еще, я не знаю – круглые сутки он там, в своей приставке. Случается, даже на уроках играет. Интересно, какие он бы зарабатывал баллы, если бы не его природная лень. Того и гляди, переплюнул бы Ниа.
А, к черту Ниа. Уж лучше думать о тесте по математике, чем о Ниа. От этого хотя бы польза какая-то есть.
Нет, конечно, я не забыл про контрольную. Все они завершали семестр и шли друг за другом, ничего особенного. Но вылетело из головы, что она уже завтра – в горячке ежедневных нагрузок. Готовлюсь я ко всему систематически, не так, как некоторые, залпом за ночь – в такой зубрежке и смысла-то нет, через неделю все выветривается. Вот только, пожалуй, Мэтт ухитряется учиться так и почти ничего не забывать, но я так не люблю, не по мне это.
Так что мне все равно, когда в расписание воткнут проверочный тест. И случается, стратегические даты я действительно забываю: я, в конце концов, пацан, а не органайзер электронный, чтобы все до мелочей помнить. И не шизик один белобрысый механический.
- Ну, поехали завтра, - решил я. – А вообще… раз уж завтра контрольная и ты приперся… давай учебники почитаем, что ли. Ты сам-то хоть что-нибудь прочитал?
- Угу… - промычал Мэтт. Вид у него был отсутствующий чуть менее, чем полностью. Зато пальцы работали виртуозно – с такой скоростью, что ему бы любой аккордеонист позавидовал. Жалко, лучше б он так и правда на каком-нибудь музыкальном инструменте играл, а не на своей чепуховине. Хотя бы и на гармошке... Я вот сам на гитаре немножко умею. Я и ему предлагал научиться, но его разве проймешь чем-то кроме этих игрушек?
А вот если б он только хотел – тогда у нас двоих была бы группа.. Можно было б назвать ее… ну там «Бешеные псы»… или еще покруче, какие-нибудь «Сукины дети»… Я хмыкнул, представив реакцию Роджера. «А сейчас на сцене нашего школьного зала новые звезды Дома Уэмми, забойный коллектив «Сукины дети»! Аплодисменты!!!»
Офигеть было бы как круто. Даже Ниа, наверное, оторвался бы от своих пазлов и роботов. Вот уж где точно детский сад. Нет, не буду я думать о Ниа, еще чего. Я же решил про математику думать.
Я снова хмыкнул, взглянув на сидящего рядом друга, направо и налево косящего своих шестнадцатибитных врагов, и полез за учебником.
Стоило мне только слезть, как Мэтт тут же оторвался от приставки, а встретившись со мной взглядом, хитро засмеялся и вытянул ноги, разваливаясь на всем подоконнике.
- Ах ты… - я метнулся к окну, схватил его за ноги и начал стаскивать оттуда. Мэтт захохотал в голос и судорожно вцепился в оконные ручки.
- Я же… грохнусь! – голосил он, умудряясь пробормотать что-то связное среди приступа хохота. – Мне… щекотно! Отпусти, садист!
- Черта с два! Слезай отсюда, это мое место было!
Он брыкался, дергал ногами и ржал, как ненормальный, а во мне проснулся азарт – во что бы то ни стало спихнуть его оттуда. Меня не волновало, что он грохнется, а уж на то, что ему щекотно, было и вовсе наплевать. Щекотно, ишь! А место чужое занимать с такой хитрой улыбочкой – это, значит, в порядке вещей?
Гейм-бой полетел на линолеум и прощально звякнул. Замолчал и Мэтт, ошеломленный потерей – после того, как он несколько минут не мог остановить смех, это вышло особенно резко.
- Отпусти, это уже не смешно! – крикнул он зазвеневшим голосом, и мне ничего не оставалось, кроме как сделать то, о чем он просит. Плевать, конечно, приставка какая-то, кусок пластмассы со слабеньким процессором. Но не для Мэтта, вот в чем фишка. Так что мне стоило хотя бы изобразить сочувствие.
- Вот зараза… - Мэтт взял на руки треснувший гейм-бой так бережно и посмотрел на него с такой жалостью, что я не сдержался от иронии, хотя понимал, что реплику про «заразу» тогда уж точно можно будет адресовать лично мне, а не всей ситуации в целом.
- Похоронишь его, может? – хмыкнул я и замычал «Сонату №2» Шопена. – Покойся с миром, консоль Нинтендо…
- Да пошел ты, - буркнул Мэтт. – Тебе лишь бы ржать над кем-то.
Он сказал так и замолчал. Молчание повисло не то чтобы тяжелое… но ощутимое такое, неприятное. Пока я соображал, что я должен говорить и как реагировать, Мэтт в нервном рывке встал на ноги, собираясь уйти.
- Мэтт! – очнулся я наконец и потянулся к нему, чтобы остановить. Ну, может и правда я перегнул немного. – Ну, Мэтт! Ладно тебе, это дурацкая приставка! Что ты как девчонка-то нюни распустил!
- Да по-твоему в приставке дело? – огрызнулся Мэтт, отталкивая мою руку.
- А в чем дело, твою мать?
- Ты мою мать не трогай! – почти что завизжал он. – Каждый день какую-нибудь пакость сделаешь или скажешь… как будто день зря проходит, если ты не наязвишь кому-то!
- Когда я тебе язвил? – опешил я. Мэтт растерялся. Я понимал, что ему просто жаль игрушку, а на меня он срывается сейчас из-за того, что без моего участия ее кончина не обошлась, но это было, в конце концов, бессовестно. Я, может и изводил кого-то в этих стенах, но не Мэтта.
Ну да, я называл его иногда дебилом.
Ну подменял иногда батарейки в его гейм-бое на нерабочие.
Ну вешал иногда люлей. Но кому я их тут не вешал? И вообще, Мэтт отходчивый. Ему все это было по сараю.
Он стоял, смотрел на меня исподлобья и пыхтел, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, чем бы я мог его обидеть.
- Знаешь что? Вот сам и чини его теперь, - буркнул он, так ничего и не придумав. Неуклюже отводя намокшие глаза, он швырнул сломанный гейм-бой на кровать, молча пересек комнату и вышел, хлопнув дверью.
Не дом, а дурдом Уэмми. Психушка для одаренных. Выучили, черт побери, математику, поиграли в приставку… съездили в Лондон. Я плюхнулся на кровать и застонал в подушку.
Ну и устроил он здесь… Впрочем, он наверняка до завтра оттает.
Но то будет завтра. А сейчас… почему так противно на душе?
Я тоскливо примерил кусочки разбитой приставки друг к другу.
Крепко она приложилась. Такое маленькое расстояние пролетела, а кокнулась моментально.
- Да так тебе и надо, псих истеричный, - пробурчал я и обругал себя слабаком. Один говнюк обижается непонятно на что, в то время как другой говнюк сейчас наверняка в библиотеке штудирует десятитомники, чтобы снова оказаться первым в списке.
А я сижу тут рефлексирую, как барышня какая-то.
Вот не дам Ниа снова стать первым.
Я готовился, конечно. Но могу и еще посидеть над книжками, никому от этого вреда не будет. И даже всю ночь могу не спать. А Мэтт… Мэтт завтра перед завтраком первый подойдет.
***
Мэтт не подошел. Ни за завтраком, ни перед уроками, ни на перемене, когда мы могли бы спокойно поговорить. Вел себя так, будто я пустое место, будто нет меня. А когда я, засунув гордость в задницу, попросил у него на рисовании тонкую кисточку ради примирения, проигнорировал меня просто издевательски. Девчонки, конечно, всё заметили. Девчонки – это вообще социальное зло. Если бы я создавал мир с чистого листа, я бы этого зла вообще не допустил, а людей бы заставил размножаться спорами.
Эти сплетницы там зашептались со своих рядов, а я широкими мазками, от души намалевал поверх начатого пейзажика красноречивое «Мэтт – дубина» и кинул этот шедевр ему на парту. Потом, смахнув все свои кисти-краски-карандаши в сумку, пошёл на выход – под неутихающий шёпот девчонок.
- Мелло, вернись! – услышал я уже за спиной.
- Да нужно мне ваше рисование! – буркнул я уже скорее самому себе, чем учителю.
Наверное, не стоило так делать. Теперь придется отвечать перед Роджером, а уж он-то и за прогул спросит, и за Мэтта. Хорошего мало.
Я вздохнул и пошел в библиотеку – последний часок почитать формулы перед тестом. Не то чтобы мне это было необходимо – но потратить этот час на что-то другое было бы элементарно глупо.
Да и вообще я люблю сидеть в библиотеке. Там спокойно и тихо, и у меня даже свой любимый закуток есть. Там какие-то книжки по воспитанию, их сам Уэмми собирал и читал, как я слышал. Туда из наших никто не ходит, я там один сижу. Замечательное место.
А вот сегодня, едва перешагнув порог библиотеки, я увидел Ниа. Он сидел в кресле, обложившись какими-то книгами и поджав под себя босые ноги, и ничего не замечал вокруг: так же как Мэтт, когда тот палит в виртуальных злодеев.
Что ж за наваждение! Я, черт побери, хочу побыть один! Я вообще ни с кем не хочу делить библиотеку, а уж тем более – с этим аутистом… Библиотекаря я не считаю, от него-то никакого вреда.
И чего ему на уроках не сидится, калькулятору нестриженому?
Я шумно выдохнул и уже почти развернулся, чтобы идти обратно, но не тут-то было. Тот… а вернее та, про которую я думал, что от нее «никакого вреда», устроила мне настоящую подставу.
- Мелло! – окликнула она меня не то чтобы очень громко, но уж точно достаточно для того, чтобы белобрысый задохлик оторвался от своего чтения. – Здравствуй, заходи. Выдать тебе вчерашние книги?
Я закатил глаза. Девчонок точно надо ликвидировать. Даже взрослых.
- Спасибо, сам выберу, - буркнул я и поплелся в свой угол, подальше от Ниа. Не пасовать же так глупо. Еще, чего доброго, подумает про меня какую-нибудь чушь. Мелло, мол, истеричка, семь пятниц на неделе… Пришел и ушел тут же – яснее некуда, из-за чего.
Взгляд его – быстрый, ничего не выражающий – я поймал, сворачивая в направлении к своему убежищу. Обидный, между прочим, был взгляд: так, словно я чурка деревянная, никто больше в этом приюте на меня не смотрел. Пацаны, например, смотрели с уважением. Девчонки… ну эти когда как. Когда с ужасом, когда с этой дурацкой девчачьей брезгливостью, когда с интересом – чаще всего, надо сказать, именно с ним. Роджер, бывало, смотрел с опаской – и всегда в его взгляде я читал усталое «ну, что ты еще способен выкинуть, Мелло?», и всегда именно оно заставляло меня снова и снова что-нибудь выкидывать.
Только Ниа ведет себя так, словно я для него – предмет быта, даже не очень нужный. Кофеварка Мелло. Есть я, нет меня – без разницы. Номер Один, черт бы его побрал. Правильно, зачем Первому знать о существовании какого-то второго. Если не будет меня – будет Мэтт, будут другие, и все позади, на задворках. Неважно даже, как их будут звать.
И ведь вот что самое обидное – я знаю, что это неправда: только маска, за которой он прячет такое же здоровое, как у всех нормальных людей, стремление. Он так же, как и я, хочет быть первым, но роль непробиваемого робота без всяких эмоций играет так старательно, что все здесь, в интернате, верят в то, что он по правде такой.
А он такой не по правде, а назло мне.
Я думал об этом все больше и злился все сильнее. Так часто бывает - начнешь думать про какую-то гадость и растравляешься только. Такие мысли хорошо бы давить в зародыше, да вот не научился я, к сожалению, этой чудесной психологической уловке.
Пропади ты пропадом, Ниа Ривер.
Я вздохнул и пошел искать книжки по математике – благо, стеллажи с ними стояли совсем рядом и не нужно было показываться на глаза белобрысому придурку.
Тоже, видимо, математику штудирует. Прогульщик…
Время текло незаметно, и так же незаметно стрелки больших часов, которые висели над входом и которые было видно из любого края библиотеки, переместились на пятьдесят минут вперед. Можно было бы уже и поспешить, но я хотел быть уверенным в том, что Ниа уже покинул библиотеку. Не хотелось, чтобы он думал, будто я боюсь опоздать, совсем как какая-нибудь девочка-зубрилка. Поэтому я дождался момента, когда тянуть уже было некуда и времени оставалось только на то, чтобы добежать до кабинета и занять свое место. Вот тогда-то я и решился выйти из своего укрытия.
Ниа в кресле, конечно, уже не было. Я бросил короткое «до свидания» библиотекарю и помчался в класс.
Я успел: единственное пустовавшее место в классе я занял прежде, чем прозвенел звонок. Звонки у нас тут необычные, музыкальные. Всякие классические мелодии, скукота. Вот если бы мы с Мэттом сколотили группу и записали что-нибудь по-настоящему забойное…
Хотя нет, я же с ним не разговариваю. Ну его, такого гордого, к чертовой бабушке.
Я покосился на Мэтта: его место было слева от моего. Он в мою сторону не смотрел, держался нарочито холодно и подтянуто, всем своим надутым видом выражая свое отношение к миру и ко мне в первую очередь.
Я отвернулся и огляделся по сторонам: кто-то строчил в последние секунды шпаргалки, кто-то дочитывал оставшиеся параграфы, кто-то открыто паниковал. Даже Мэтт волновался, хоть и старался выглядеть так, будто ему все безразлично, я знаю.
Только Ниа крутил прядь волос с отсутствующим видом, пока не пришел Роджер и не раздал нам тесты – индивидуальные, чтобы никто не мог списать. Смешно, на самом деле – никто здесь, в этой школе, не даст никому списать, дурным это считается тоном.
Задешево себя никто не продает.
Я дождался своей очереди, а когда Роджер протянул мне мой листок, с головой погрузился в задания. Лишь изредка я переводил взгляд на парту сзади в правом углу – место Ниа.
И как обычно, время, отведенное на тест, полетело просто стремительно. Я, когда начинаю работать, растворяюсь в этих цифрах, знаках, многоэтажности действий и сплетении условий, среди которых, если зацепиться, можно найти самое красивое решение из нескольких возможных.
Этим я и занимаюсь.
Этим занимается и Ниа. Он так же, как я, продирается сквозь заросли абстрактных понятий, обступающих поток пытливой мысли так плотно, что невозможно предположить, сколько времени может уйти на разгадывание лучшего, самого точного и самого неожиданного решения.
Одно я знаю точно – у него всегда это получается быстрее, чем у меня…
Я отогнал некстати прибывшие досадные мысли и снова окунулся в расчеты.
С алгебраическими заданиями я легко расправился. Я очень надеялся, что расщелкал их быстрее, чем Ниа – все-таки это был мой конек, и к геометрической части я перешел, будучи в приподнятом и бодром настрое.
Медлить было нельзя: драгоценные секунды не щадили нас, учеников, и бежали вперед быстрее, чем на любом обычном уроке…
Задачи в тестах всегда были скомпонованы по принципу «от простого к сложному». Ясно, что этот тест не был исключением – а пробежав геометрическую часть глазами, я понял, что даже мне местами придется попыхтеть.
С первыми тремя задачами я справился быстро, ерундовые они были, мы подобные в классе решали. Свое собственное решение, которое осенило меня еще тогда, на уроке, я раскрывать не стал, приберег для себя – как оказалось, правильно сделал. Я надеялся, что наш математик и Роджер оценят его оригинальность.
Вообще не очень-то это здорово – зависеть от их мнения и ждать их оценки. Ведь в конце концов даже они сами понимают, что это формальность. Конечно, преподы здесь что надо, большинство сами выпускники Дома Уэмми. Но по-настоящему исключительных людей здесь мало. А единственный гений, живший в стенах интерната, был учеником, а не учителем.
Так что я бы назвал эту школу царством самообразования. На уроках нас знакомят с минимумом, а дальше каждый поступает, как хочет. Вот Мэтт, например, учится тогда, когда пожелает: у него это вспышками накатывает, ни разу не систематически. Он то засиживается со мной допоздна в библиотеке, то тянет меня гонять в футбол или баскетбол. Учеба ему легко дается, и только благодаря этому он и остается третьим по успеваемости. Все, что дается ему нелегко, Мэтт тут же отбрасывает, толком и не начав.
Может, и я был бы таким же и не парился бы столько насчет учебы, если б не белобрысая заноза в заднице. Вон она, заноза эта – сидит и строчит там, на задней парте, волосы свои многострадальные крутит. Облысеет годам к тридцати, того и гляди.
Тоска.
Четвертую задачу я тоже решил быстро, но без удовольствия. Я был уверен на девяносто девять процентов, что существовало решение и поинтереснее, но не хотелось тратить на поиск драгоценные минуты: белобрысый танк пер напролом и дышал мне в затылок, в этом я был уверен на те же девяносто девять процентов.
Над пятой задачей я здорово завис. В тумане путаных мыслей на заднем плане хаотично перемещались многоугольники, окружности и тела вращения: в четкую последовательность, из которой я мог бы состряпать хоть какое-нибудь решение, они никак не хотели укладываться. Так что, дожидаясь озарения, я стрелял глазами по сторонам и смотрел, как справляются другие.
У Мэтта, судя по той скорости и легкости, с которой он выводил свои ответы, дела шли неплохо, и я сделал вывод, что до геометрии он пока не добрался. Неожиданно, дописав что-то там у себя до точки, он поднял глаза и встретился со мной взглядом, как будто забыл на мгновение, что мы в ссоре – и тут же, раздосадованный, уткнулся обратно в листок. Тогда я тоже отвернулся в противоположную сторону. За партой справа, на беду мою, сидела Линда: обычно она больше, чем кто-либо, отвлекала меня разговорами и своими дурацкими девчачьими записочками. Ну, знаете – «Мелло, передай, пожалуйста, вот этой…», «а это передай вон той…», «а вот это…». В общем, передавала она их до тех пор, пока я не заорал, что я ей не телеграф и что я слышать больше не желаю ее тупые просьбы. Все было бы неплохо, если бы это не произошло на уроке английского. Так что попало нам обоим. Записки, правда, через меня передавать она перестала. Но вот перестать болтать ее ничто не могло заставить.
А сейчас вид у нее был довольно мрачный. Она с тоской разрисовывала свой бланк цветочками разного калибра: видимо, запас знаний по математике у нее давно иссяк. Она, как и Мэтт, тоже поймала мой взгляд и, как мне показалось, удивилась: должно быть, тому, что я праздно сидел и даром что цветочки не рисовал у себя на листе.
На волну решения я все еще не мог настроиться. Где-то рядом, совсем рядом, я чувствовал его, но все еще не был готов ухватить.
Ниа на своей любимой неизменно задней парте бесстрастно водил ручкой по бумаге. Зараза лохматая. Так он снова опередит меня.
И тут, совершенно вдруг, абсолютно неожиданно, в голове моей бабахнуло яркой вспышкой озарение. Я понял, как связать воедино все эти окружности, треугольники и пирамиды.
Я прямо-таки просиял от радости и внезапного вдохновения: оказалось, что это просто необыкновенная штука. Я чертил, писал, прикидывал и снова чертил и писал… полторы страницы я творил, прокладывая свой собственный путь от беспросветного тумана к предельной ясности. Эйфория! Я точно буду первым, а Ниа до такого однозначно не додумается – я черт, возьми, создатель этого решения, его изобретатель, его единственный скульптор!.. Сегодня я – Первый!
Я довольно усмехнулся, оглянувшись назад, в сторону Ниа, и так и застыл с гримасой на лице.
Ниа за партой уже не было. Он неторопливо шагал от преподавательского стола к двери.
На столе он оставил свою исписанную мелким почерком работу.
Ко второму завтраку я немного опоздал. Засиделся в Интернете, пытаясь выяснить, такие ли уж уникальные решения я придумал, но похожих задач не нашел, и пустился в путешествие по сайтам. Заглянул в ленту новостей, набрел на сайт про разведку космоса, почитал статьи о его освоении в будущем… завернул в музыкальные онлайн-магазины…
Самого себя я пытался обмануть: мысли о последнем поражении не давали мне погрузиться в чтение. Они мне вообще жить не давали. Я читал про рейс на Венеру, а думал о том, как сильно ненавижу Ниа.
Я ненавижу Ниа.
Я уже не помню времени, когда его не существовало в моей жизни: в интернате он оказался примерно спустя полгода после меня. Если бы я знал, чем обернется для меня соседство с этим мальком белобрысым, я бы ценил эти полгода побольше. Соседство это, кстати, было очень близким: маленьких в Доме Уэмми селят по несколько человек в одной комнате. Вот мы и жили там вчетвером: я, Мэтт, Ниа и еще один мальчик, Найджел. Ниа поселился в этой комнате последним.
Уже сразу, с самого первого дня его жизни тут, в Уэмми-хаусе, стало ясно, что он ненормальный. Разговаривал он очень мало – предпочитал читать, собирать свои пазлы бесконечные и смотреть в окно. В ответ на наши с Мэттом подколки он безучастно поднимал большущие глаза и молчал. Роджер очень просил нас не обижать его. А обижать его и так было неинтересно, потому что не было никакой отдачи: только эти немигающие черные глаза изо дня в день. Жутковатый взгляд для шестилетнего пацана. Совсем не детский.
Но в то время все еще было по-другому. Я был круче просто на правах старшего: среди малолеток никто не мог усомниться в моем авторитете. А Ниа… Ниа был всего лишь новичком, да еще и с приветом. Он избегал общения, мы избегали его, и всякий раз, когда мы вдруг замечали его в поле зрения, он сидел на своей кровати с книжкой или новой головоломкой. Мы привыкли к нему, как к декорации какой-нибудь. Ниа так Ниа, чего ж. Ни вреда, ни пользы.
Это продолжалось недолго. Это должно было продолжаться всегда, но внезапно этот книжный червячок начал заявлять о себе: упрямо, настойчиво, ежедневно. Меня и Мэтта он догнал в учебе за каких-то пару месяцев, и началась гонка. Непрерывная бесконечная гонка. Пожалуй, ни он, ни я не могли объяснить, в чем смысл этого соперничества. Стать избранным гением нового поколения? Помощником или, не дай бог, преемником Л?
И да, и нет. Мир был бы слишком примитивным, если бы самоцелью нашего в нем существования было стремление стать тенью великого детектива. Здесь, в интернате, каждый человек – в первую очередь личность, а не слепок с первого гения. Конечно, мы все знали, какая награда ждет самого достойного из нас. Но свою исключительность мы доказывали не Роджеру и даже не детективу, а себе самим.
Наверное, это было так же, как со смыслом жизни. Ведь смысл жизни, как говорил еще Уэмми, - в самой жизни. И в наших с Ниа нескончаемых рейсах все точно так же. Никто не намерен уступать. Я не намерен. И Ниа тоже – несмотря на то, что со стороны все выглядит так, будто ему безразлично.
Я ненавижу Ниа. Ненавижу за то, что он никогда не снимает эту маску абсолютного равнодушия – ему не меньше меня важно быть первым, но он считает слабостью признать это… и за это я его ненавижу. Я ненавижу его за то, что сам не могу надеть эту маску. По разным причинам.
Во-первых, мне никто не поверит.
Во-вторых, я просто не справлюсь.
В-третьих…
В-третьих – да я ни за что не позволю себе быть вторичным. Я не хочу быть как он.
Я вздохнул и посмотрел на часы. А когда посмотрел – понял, что вовремя на ланч я уже не успею.
Гениев положено вкусно кормить, и Дом Уэмми с этой задачей справляется. Ровно в час здесь начинается второй завтрак, вполне классический второй завтрак – тостики с чаем. Вкусно, что говорить. Но вот шоколад здесь как-то не в ходу, и если б не моя щедрая заначка в тумбочке – не знаю, как бы я и жил спокойно. Я отыскал глазами Мэтта – он сидел за столом и доедал свои бутерброды. Свободного места рядом с ним не было. Я понимал, что это только из-за того, что я опоздал, но все равно было обидно: если бы он хотел помириться, то занял бы мне соседний стул. А если бы выпендривался поменьше, я бы, уж так и быть, подошел к нему, хлопнул его по плечу и спросил бы, какого ж хрена он мне место не приберег рядом… и все бы, наверное, стало как раньше.
Но он ломался, как девчонка. Так что я плюнул и не пошел к нему: вместо этого я стал смотреть по сторонам в поисках свободного места.
Ниа, по своему обыкновению, сидел в одиночестве за столиком у окна. А меня что-то будто под руку толкнуло. Назло Мэтту, себе и всем сразу я подошел к его столу и по-хозяйски отодвинул соседний стул. В глазах Ниа, не сразу сообразившего, что я собираюсь сесть рядом, мелькнуло что-то, похожее на испуг. Еще бы. Вид у меня был, наверное, такой, будто я не перекусить собираюсь рядом, а по меньшей мере поколотить мальчишку. Впрочем, он тут же взял себя в руки.
- Ты же не спросил разрешения присесть рядом, Мелло, - заметил он как-то глупо. Не надеялся же он, что я уйду.
- Ну и не сдохнешь, - так же глупо отгавкался я. Он не ответил. С ним даже спорить было неприкольно.
- Что ж, приятного аппетита, - сказал он, когда я грохнул на стол тарелку, окончательно дав ему понять, что буду завтракать здесь.
- Приятного, - машинально ответил я. Больше мы не сказали друг другу ни слова. Было бы странно, если бы сказали: на нас двоих и так половина сидящих в столовой смотрела с благоговейным ужасом. Даже Мэтт, подчеркнуто высокомерный и законсервированный в своей обиде, стрелял глазами в направлении нашего стола и прожигал Ниа спину. А я понял, что начал уставать. Все эти взгляды, какими бы красноречивыми они ни были – все они начали напрягать меня. Я предпочитаю вербальные способы общения, с ними как-то проще.
- Зачем тебе это? – неожиданно спросил Ниа, когда из разных углов столовой начал доноситься любопытный шепот. Я даже вздрогнул слегка: конечно, я понял, что он имеет в виду. Но никак не ожидал, что ему может быть интересно.
В любом случае, у меня не было ответа. Я хотел, чтобы Мэтт злился сейчас так же, как я. Я хотел заставить его думать, что мне без него совсем не плохо. Усугубить ситуацию – вот чего мне сейчас хотелось.
Раз ты обижаешься на всякую фигню, Мэтт, – вот теперь хоть лопни от злости…
Это было глупо. Я уже совершенно не мог понять, кто кому хочет сделать хуже. Но у меня тоже была гордость, и мне была чертовски неприятна одна только мысль об извинении. Я ничего не сделал такого, за что должен был просить прощения.
- Только не надо использовать меня, - сказал Ниа, не дождавшись моего ответа.
И мне стоило усилий не сорваться с места немедленно, а дотерпеть до конца трапезы.
Как же меня все достали!
Колокол маленькой школьной часовни отстучал шесть ударов, когда меня нашла Линда. Я вообще не думал, что меня реально будет найти, когда забирался сюда. Я злился. Мне хотелось покоя и одиночества, но побыть наедине с собой было совершенно негде, и это угнетало меня особенно сильно. Моя собственная комната казалась мне душной и тесной, библиотека – многолюдной, а площадки для прогулок были оккупированы малышней. Тогда я и выбрал это дерево – одетое по-зимнему скромно, оно было не очень хорошим убежищем, но я забрался повыше в надежде, что таким образом решу проблему своего укрытия.
Так и вышло, пару часов мне все же удалось посидеть спокойно.
Но со звоном колоколов меня нашла Линда. Где-то в глубинах подсознания я был даже рад ей: все-таки сидеть без движения на ветке было не очень приятно – холодно и неудобно, да и в сон клонило. Я ведь почти не спал ночью.
Кроме того, спустя час гордого одиночества мне стало чертовски досадно, что искать меня никто даже не кинулся. И возвращаться в приют по своей воле не хотелось. Я болтался на ветке, разминал окоченевшие пальцы и думал о том, как хорошо было бы послать это место вместе со всеми его чокнутыми обитателями куда подальше. А в самый разгар борьбы моего оскорбленного достоинства с замерзшей задницей явилась эта вездесущая девчонка.
- Мелло! – закричала она. – Тебя ищет Роджер! Требует в свой кабинет, слезай!
Я вздохнул. Ну конечно, вспомнили о воспитаннике. Да тут, если не накосячишь, тебя до утренней переклички могут не хватиться. Все было ясно – художник уже донес куда следует, и Роджер вызывает меня не просто так чайку в своем кабинете попить с сухариками, а на ковер.
- А и пошел он! – крикнул я Линде.
Она постояла секунд пять молча. А потом, не снижая голоса, спросила:
- Так ему и передать?
Дебильное чувство юмора. Я шумно выдохнул, успокаивая нервы, и начал слезать под немигающий взгляд девчонки снизу. Когда до земли оставалось футов шесть или семь, я, почти не примеряясь, спрыгнул на газон.
Если бы эта дура не стояла внизу или хотя бы не смотрела так внимательно, я бы оттуда сигать не стал. Но она смотрела так, будто ее всерьез волновало, не сверну ли я себе шею на этом дереве: с какой-то материнской нежностью и заботой. Девчачье качество, я понимаю, никуда от этого не деться. Но мне сейчас только его и не хватало. Я спрыгнул и треснулся подбородком о коленку, что было вполне ожидаемо. В голове у меня помутнело, но я тут же вскочил на ноги, будто ничего не произошло.
- Больной, - констатировала Линда. – Пошли?
- Провожать меня будешь, что ли? – оскорбился я. – Дорогу помню, не утруждайся.
И оставив ее там, под деревом, я порывисто зашагал к входу в интернат.
Дом Уэмми – красивая школа. Ей и сорока лет пока не исполнилось, но выглядит она так, будто переместилась сюда из далекого восемнадцатого века. Каждого ее воспитанника знакомят с ее историей и архитектурой. Так что я авторитетно могу утверждать, что школу строили под контролем самого Куиллиша Уэмми, и именно благодаря его увлечению готикой она сейчас имеет такой подчеркнуто английский вид.
Высокие потолки подпирают стены из светлого камня, и снаружи школа похожа на настоящий замок или костел. Я помню свое первое впечатление, когда меня только привезли сюда: я стоял перед этим замком (подумать только – с колоколами и часовней!), который должен был стать моим новым домом, долго стоял, задрав голову, и вдыхал эту величественность и строгость, впитывал ее всеми органами чувств. Я трепетал. Я был счастлив и напуган одновременно: во мне смешивались благодарность и восторг от осознания того, что этот замок, чудесный замок – мой дом, и тревога за то, что теперь я должен буду оправдать надежды этого необыкновенного места, навсегда поселяясь здесь…
Я это помню. Я это навсегда запомню, такое нельзя забыть. Сколько я мог вместить тогда в свою душу – я, семи лет от роду – столько я и испытал, увидев впервые Дом Уэмми. И неважно, что все свои обещания и клятвы быть вежливым, аккуратным, примерным, быть соответствующим – я выбросил из головы, освоившись тут как следует и привыкнув к длинным коридорам, которые перестали казаться мне такими уж необыкновенными… это и в самом деле неважно.
Потому что я знаю, что все равно люблю эту школу. Наверное, Уэмми построил ее такой, чтобы каждый, кто попадал сюда впервые, замирал от тех самых мыслей и чувств, что испытал несколько назад и я.
Наверное, мальчик, которого здесь стали звать Л, чувствовал то же самое.
Все интерьеры Дома Уэмми строгие, но очень богатые: а красивее всех, само собой, парадная комната, или, как все ее здесь называют, зал. В зале устраивают торжества, принимают школьных гостей, играют иногда – но тут уж Роджер следит, чтобы все было аккуратно. Вот мы с Мэттом пробовали там передачи отрабатывать, на роль ворот камин решили приспособить – так он нам такую выволочку устроил… Все из-за окон и витражей, конечно. Витражи – это очень красиво, как узоры из калейдоскопа. Но в интернате, где обитает полсотни детей разного возраста и энергичности, это еще и крайне непрактично. Что мы с Мэттом и доказали, влимонив в них пару раз с ноги. Собственно, поэтому Роджер так и орал. Пожалуй, только Ниа не представляет для витражей никакой опасности: да он и не смотрит на них, я думаю. Он в зале пазлы свои собирает и железную дорогу. Если бы я не жил с ним кучу лет в одной школе, я бы решил, что он выпендривается: согласитесь, туповатые увлечения для гения. Но весь фокус в том, что он просто псих, а для психа психоз – это норма.
Витражи, кстати, есть и в библиотеке, в окнах, дверях и стенных перегородках: с утра, когда солнце светит как раз в окна библиотеки, на дощатом полу расстилаются цветные узоры. Когда я был маленький, я приходил туда чаще не читать, а смотреть в эти цветные стеклышки. Так что мир у меня был – весь разноцветный.
И я знаю, что так многие делали. И маленький мальчик, который жил здесь несколько лет назад и не подозревал, каким великим человеком станет – он тоже наверняка раскрашивал улицы и деревья в калейдоскоп витражных стеклышек.
Спальни у всех одинаковые. Тут уже дело каждого, как ему обставлять свою комнату. Ничего, в принципе, не запрещается, но я не встречал пока энтузиастов, которым хотелось бы капитального ремонта, так что границы дозволенного под вопросом. Ну разве что вешает кто-нибудь постер какой на стену, и все. Вот у Мэтта в комнате над кроватью Курт Кобейн. А у Линды раньше висели какие-то смазливые парни из «Хэнсон». Но я, если честно, сам не видел, это слова Мэтта, он как-то заходил к ней по поручению Роджера.
Помимо кровати, у каждого здесь есть по шкафу для книг и одежды и тумбочка для личных вещей. Не королевские хоромы, конечно, но для приюта более чем шикарно. Уже только то, что здесь старшим позволено жить в отдельных комнатах, не может не радовать. Я, чего доброго, придушил бы Ниа, если бы мне пришлось жить с ним и сейчас.
Правда, порой не очень приятно думать, что на твоей кровати до тебя спал какой-то мальчишка, а может и вовсе девчонка. И после того, как ты уйдешь отсюда, покинешь навсегда это место, в эту комнату поселят очередного ее хозяина.
Хотя кому неприятно, а кому и радость невероятная. Вот комната, где сейчас живет Ниа, раньше принадлежала детективу Л. Он тоже, наверное, забирался с ногами на подоконник – ну для чего же еще эти подоконники так широки. Он тоже расставлял на полках свои книги, в одному ему известном порядке, и, быть может, что-то прятал в них, что-то важное, сокровенное – такое, чего никому нельзя было доверить. И его тоже одолевали разные мысли в этой комнате – в ту пору, когда он еще не знал, какая его ждет судьба, а был хоть и гениальным, но всего лишь мальчишкой.
В ту пору он жил в комнате, где сейчас живет Ниа. И хотя там не осталось ни одного следа его пребывания, это чертовски здорово – просто знать, что в этих стенах он просыпался, учил уроки, и думал, думал, думал…
Ниа во всем везет больше.
Я вздохнул, остановившись перед дверью Роджера, и, подумав мгновение, зашел без стука. В конце концов, он сам меня позвал, я не горел желанием к нему тащиться.
В кабинете директора уже стоял, к моему немаленькому удивлению, Ниа: причем стоял он как-то понуро, руки по швам, и как будто не знал, куда себя деть. Я не стал скрывать удивления и, нарочно обходя Ниа подальше, встал с другой стороны стола.
- Добрый вечер, Мелло, - поздоровался Роджер, и я почувствовал хорошо знакомые мне нотки усталости в его сухом приветствии. Было совершено ясно, о чем мы собираемся разговаривать. И ровно настолько же было неясно, зачем нам нужен белобрысый свидетель – худший из всех возможных, ко всему прочему.
- Добрый вечер, Роджер, - кивнул я и отошел еще дальше от Ниа, демонстрируя, что разговаривать в его присутствии не намерен и вообще спешу. Ниа переминался с ноги на ногу и на меня не смотрел. Зато я косился на него, ни капли не смущаясь – еще чего!
- У меня к тебе серьезный разговор, Мелло, - начал Роджер, приподняв очки и промокнув лоб и переносицу салфеткой. – Я прекрасно понимаю, как важно для тебя было подготовиться к тесту, но прогул урока – это серьезный проступок.
Серьезный разговор, серьезный проступок… Что ж за день-то такой, час от часу хуже. Еще и Роджер, черти б его побрали, мог бы и не комментировать своими предположениями мои действия! Важно ли мне подготовиться к тесту – это мне одному и важно, а не вольным слушателям любопытным!
- А этот? – возмутился я, махнув рукой в сторону мальчика. – Так и будет стоять тут слушать про то, как важно мне к тесту готовиться?
Ниа даже не моргнул. Посмотрел на меня коротко и опять уставился в пол. Роджер повторил свои операции с салфеткой и, уже не скрывая усталости, начал объяснять:
- А Ниа, или как ты выразился, «этот» - вместе с тобой прогулял урок рисования. Я спрашивал мисс Фэй, и она рассказала мне, что вы оба были в это время у нее в библиотеке. Поэтому вопрос у меня к вам обоим один и тот же – кто вам предоставил такую свободу выбора. С какой стати вы решили, что вправе прогуливать уроки…
А, точно. Он же прогулял, как и я. Хотя и не вместе со мной, как выразился Роджер.
Нет, стоп. Именно, что не как и я. Ниа не пришел к началу урока, а я покинул класс не без лишнего шума уже после звонка. Стало быть, художник не стал рассказывать Роджеру о том, как все было. И почему? Знал, что мне попадет? Но ведь рассказал же, что я отсутствовал. Конечно, мне попало бы сильней, если бы Роджер был знаком со всеми деталями моего сегодняшнего посещения урока рисования… но что-то подобный акт милосердия не укладывался у меня в голове. Ну и почему?
- Так почему? – Роджер будто озвучил мои мысли. Я посмотрел на него.
- Он не вместе со мной прогуливал, - буркнул я, нарочно нажимая на слово «вместе» и втайне надеясь, что разговор пойдет в другое русло.
Не пошел. Роджер проигнорировал мое замечание. Он ждал ответа.
Нет, я не собирался рассказывать ему правду. Правда была слишком личной, и ни для кого, кроме меня и Мэтта, она не была интересной. И никого она больше не касалась. Впрочем, все это могло быть психологическим экспериментом, если Линда уже растрепала Роджеру о моем громком уходе, о транспаранте «Мэтт – дубина» и моих словах на прощание.
Но и в этом случае я не собирался ничего рассказывать. Интернат, даже если в нем воспитывают гениев – это в первую очередь интернат: место, где ты один на один со своими заботами. А рассказывать кому-то – значит признать свою слабость, неспособность решить свои проблемы в одиночку. Роджеру-то оно все не очень интересно. Для вида он и посочувствует, и даже совет даст, не исключено. Но, в конце концов, все это лишено смысла.
Да и мне его советы не нужны. Ничьи советы мне не нужны. Все и так ясно, как стекло – дубина она и есть дубина. За весь день он ведь так и не подошел ко мне, не поинтересовался про Лондон, не спросил, хочу ли я сыграть с пацанами – сам-то по полю в нападении носился будь здоров. Другие мальчишки меня звали, да мне принципиально не хотелось. Я тогда плюнул на всех и полез на дерево.
Даже про приставку свою Мэтт меня не спросил. Ждал, видимо, моих извинений.
Но с какой стати я должен подходить первый? Особенно после сегодняшнего... Вторые сутки строит из себя не пойми что. Гордый… даже вид у него весь день был нарочно надменный, выжидающий… мне от этого его вида только по шее ему надавать хотелось, а уж никак не извиняться.
И что, рассказать это Роджеру? Смешно…
Я ничего не ответил. Это все-таки был глупый вопрос. Самый глупый вопрос, какой директор может задать ученику, который не хочет говорить правду. Но и строить из себя дурака, придумывая отговорки, не хочет. Так что я поступил банальнее всего – я промолчал.
Тогда Роджер повернулся к Ниа.
- Ниа, почему? – он не терял надежды, что получит ответ на этот вопрос.
И он его получил. Ниа, мнущийся, судя по всему, от неловкости ситуации и от того, что нечем было занять руки и мозги, ответил ему.
- Потому что я не считаю рисование важным уроком, - честно сказал он. – А я не хочу тратить время на уроки, от которых нет практической пользы.
Наверное, только он мог так сказать. Как прогноз погоды объявлял. В Винчестере облачно, без осадков, температура воздуха днем – двенадцать градусов выше нуля, а рисование – дерьмо. Ни одной эмоции я ни в его голосе, ни в его лице не прочитал. Собственно, он был прав, от этого рисования только Линда кайфует. Для нее-то, может, и есть польза – и то не практическая, какой жаждал Ниа, а разве что развлекательная. Но для других это именно трата времени.
- Ну, я считаю, что не тебе стоит рассказывать о пользе искусства, - сказал Роджер как-то расстроенно. – О том, сколько эстетического удовольствия оно приносит в жизни людей. Ты мальчик начитанный…
- Да я не о пользе в жизни людей говорю, - заметил Ниа. – А о пользе исключительно для меня. Мне не нравится рисовать. Я могу расходовать это время с большей полезностью.
Само собой. Можно получить триумфальный восьмой высший балл, просидев вместо рисования еще часок в библиотеке. Я чуть было не сплюнул сквозь зубы, вспомнив в последний момент, что я не за калиткой школьной нахожусь, а в кабинете директора.
- Тем не менее, Ниа. И ты, Мелло. Я хотел бы взять с вас слово, что вы будете посещать уроки, которые означены в вашем расписании. Для библиотеки есть специально отведенное и свободное время. В противном случае я буду вынужден принять меры, но я не хотел бы, чтобы до этого дошло.
Ниа как-то неубедительно пожал плечами. Я решил не баловать Роджера разнообразием и снова промолчал.
- Надеюсь, мы с вами договорились.
- Можно идти? – я даже не поверил, что наше свидание окончено так быстро.
- Идите… Нет, Мелло, постой, останься на секундочку, - поспешно добавил он, когда я уже почти покинул его кабинет.
Ниа не выразил к этому никакого интереса. Вышел спокойно и пошел по длинному коридору. А я оглянулся на Роджера.
- Я хотел спросить тебя … насчет Мэтта, - сказал он, и я понял, что длинные языки все же донесли ему если не про плакат с метафорой в адрес моего друга, то про наше взаимное молчание и инцидент в столовой точно. И я догадывался, кому эти языки… точнее, язык – мог принадлежать.
- А что такое? – я все-таки включил дурака на этот раз. Мне совсем не хотелось слушать нравоучения, которые хоть как-то касались бы моих с Мэттом взаимоотношений.
- Ничего. Просто хотел узнать, все ли у вас хорошо. Я видел Мэтта сегодня… он выглядел немного подавленным. И я знаю, что сегодня вы должны были ехать в Лондон, а ваша поездка почему-то сорва…
- Откуда? – удивился я, перебив его. – Откуда вы знаете про Лондон?
Ну неужели Линде растрепал?..
- От Мэтта. – Роджер, казалось, был удивлен вопросом. – Он заходил вчера вечером, спрашивал, отпущу ли я вас двоих, если он сможет тебя уговорить. Я разрешил вам поехать. Конечно, вы могли и не договориться… но я решил, что это все же странно.
Вон оно что. Пай-мальчик Мэтт… Директора, ясное дело, стоит ставить в известность о своих планах, если не хочешь нарваться на неприятности. Однако я всегда считал, что эти планы должны быть как минимум решенными и обговоренными.
Я стоял и размышлял, что же меня злит в большей степени – то, что Мэтт, совсем как образцовый ученик, отпрашивался у Роджера, в то время как раньше нам ничто не мешало удрать без лишних условностей… или то, что он спрашивал у директора согласия на то, на что я сам его еще не дал – как будто заранее предполагал, что я соглашусь. Как будто мое мнение не так уж и важно.
Может, я этого и не заметил бы, если бы не чувствовал сейчас столько раздражения к нему. Да скорее всего, я бы ничего и не узнал.
Но сейчас я стоял и медленно закипал. Значит, все-таки растрепал, хоть и не Линде, а Роджеру. Один фиг – то же самое, просто без посредников. Стоял вчера в этом вот кабинете и спрашивал разрешения, обращаясь как бы и от моего имени тоже… до чего же противно. Я бы сразу поставил Роджера в известность, не опускаясь до унизительного «можно?», или вообще бы ничего ему не сказал.
- Все нормально, - сказал я, хотя понимал, что все и близко не нормально. Я не предполагал, как далеко это могло зайти – мы с Мэттом никогда раньше не ссорились. – Может, его контрольная расстроила. А Лондон… ну, передумали просто.
Я хотел сказать, что ни про какую поездку вообще не слышал – и пускай бы у Роджера голова болела, куда он там отпрашивался на самом деле. Но так подставлять Мэтта… ну как-то не по-пацански это было, хотя он этого явно заслуживал.
- Что ж, ясно. Хорошо. Но мне и в самом деле нужно отправить кого-нибудь в Лондон, поэтому я и решил уточнить. Нужны новые украшения на елку, и фейерверки… и еще много чего к Рождеству. Я съездил бы сам, как обычно, но у меня срочное дело назначено на завтра, а тянуть уже некуда. Деньги я вам выделю из школьных запасов, на билеты и на игрушки…
Зашибись. Я слушал Роджера и чувствовал, как тает весь кайф от возможной поездки в Лондон. Во-первых, это будет не хулиганская вылазка, а школьное поручение. Смешно сказать – Мелло выполняет школьное поручение! Во-вторых, выполнять его я должен в паре с человеком, который или не смотрит на меня, или готов испепелить – по настроению.
- Ясно, - мрачно кивнул я. – Я понял.
С Мэттом мы столкнулись перед обедом. Я занял свое привычное место, когда он подошел ко мне, чтобы сообщить одну единственную вещь:
- Мне Роджер рассказал про игрушки на елку. Я с тобой никуда не еду.
- Да это я с тобой никуда не еду! – оскорбился я. – Еще чего! Да я лучше с Ниа поеду, чем с тобой!
- Я заметил, - пробурчал Мэтт и пошел искать себе место, где-нибудь в противоположном конце столовой. А я от души вгрызся в прихваченную с собой шоколадку.
Если б я знал, чем эта пустая фраза мне обернется!
Я очень старался впихнуть невпихуемое в один пост, но у меня ничего не вышло. Придется разбивать на три.
Название: Лондонский мост падает
Автор: Яник Городецкий aka HerrJanik
Фандом: Тетрадь смерти
Персонажи: Мелло, Ниа, Мэтт (без пэйринга)
Жанр: POV Мелло, джен
Предупреждение: из самого нехитрого события можно раздуть тридцать страниц текста, что я и сумел доказать. Кроме того, как бы ни хотелось мне верить в вероятность описанных событий – надо признать, ООС.
Рейтинг: Мелло – острое на язык дитя, так что пускай PG.
Размер: миди
Содержание: Дом Уэмми готовится праздновать Рождество, у Роджера созревает чудовищный план, а Мелло… Мелло – просто подросток, и ему тринадцать.
тык
Это единственные дни во всём календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию,
свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних таких же людей, как они сами.
Ч.Диккенс
свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних таких же людей, как они сами.
Ч.Диккенс
Пятница, 20 декабря 2002
«Вихрастый маленький гений… Седьмой высший балл за две недели, а в глазах – никакого восторга. Никакого интереса. Никакого азарта. Да что там – вообще ничего в глазах. Первый по условию, первый как данность. Интересная позиция. Но разве так бывает – чтобы совсем ничего?»
Ниа Ривер был во много раз сложнее любого воспитанника Дома Уэмми. Он сам был головоломкой вроде тех, что так любил складывать. Только не на одну, не на две, не на пять тысяч кусочков, а на целую бесконечность – разгадывай хоть до старости.
Роджер вздохнул и отложил толстенный том «Психологии подростка» в сторону.
Эта мудрая книжка не давала ни одного объяснения одиннадцатилетнему феномену.
Конец декабря.
За окном – никакого снега, а потому очень темно. Только тускло светится сеточка созвездий, до которых сегодня мне нет никакого дела. Вот снег бы я сейчас хотел увидеть, а звезды… тоска, они-то каждый день над головой светят – предсказуемо заурядные.
Я помню названия всех, что можно увидеть невооруженным глазом. Ну, которые нельзя – те, понятное дело, не все помню. Но кому они нужны – и те, и другие.
Все, конечно, зависит от климатических поясов. Я читал, что в северных странах, где климат совсем другой и всякие моря-океаны не окружают сушу – там снега бывает видимо-невидимо. Выпадает даже осенью. Что уж о Рождестве говорить.
Вот у нас не так. Хорошо еще, если выпадет чуток, покроет землю салфеточкой невыразительной, такой, что и снегом-то не назовешь – вот и вся вам зима, накось выкуси, радуйся тому, что имеешь. А чаще бывает, что температура и вовсе выше нуля. Мэтт, когда только попал сюда, вообще в такое поверить не мог. Да что там – даже в том месте, где я жил раньше, снега зимой выпадало в разы больше.
И не то чтобы меня это очень уж расстраивало, нет, конечно. Нет снега – и ладно. На Рождество и без него будет интересно. Но все же хотелось, чтобы он выпал к празднику: веселее было бы его отмечать. Налепили бы снеговиков, покатались на санках, поиграли в снежный десант… А может, и Роджера бы взяли в компанию, если б он захотел. Он бывает нормальным, если его не доводить. Вот на Ниа он никогда не срывается. Чаще всего – на Мэтта, ему за нас обоих попадает обычно.
Забавно как. Не хотел бы я, чтобы кто-нибудь догадался, о чем я думаю. Мелло тоскует по снегу, ха, вот детский сад…Хорошо, что машину для чтения мыслей еще не изобрели. Уверен, если это вообще когда-либо случится – это будет эпик фэйл однозначный. Уж я бы точно в такой проект не вкладывался.
Вот в таких дурацких мыслях о климатических поясах, снеге и катастрофически опасной машине я и задремал на своем широком подоконнике. Разбудил меня настойчивый, рвущий остатки ускользающего сна на клочки голос Мэтта.
- Мелло, проснись уже. Что за ерунда – спать в девять вечера….
- Стучаться надо, - буркнул я, морщась и пытаясь сообразить, сколько времени прошло с того момента, как я вырубился. Наверное, не очень много. Но спать в девять часов – занятие и впрямь глупое, в это время суток можно и поинтереснее дело найти.
- Я стучал, - Мэтт повел плечом. – Вообще-то я уточнить хотел, когда мы в Лондон поедем. Завтра может, после контрольной сразу? Как раз пятница, считай, что выходные уже начались…
- Контрольной? – скривился я. – Мы же уже все написали, что только можно. Кое для кого – семь потрясающих возможностей ощутить кайф превосходства. Три языка, история, естествознание… что там еще… география и литература… Я безмерно счастлив.
- Математику забыл, - перебил мое саркастичное нытье Мэтт. – Последний тест в этом семестре. А ну, подвинься. Ты там давай определяйся, а я пока поиграю.
Он достал из кармана джинсов свой видавший виды «Гейм-бой колор» и с головой погрузился в какой-то шутер. Как он не ослеп еще, я не знаю – круглые сутки он там, в своей приставке. Случается, даже на уроках играет. Интересно, какие он бы зарабатывал баллы, если бы не его природная лень. Того и гляди, переплюнул бы Ниа.
А, к черту Ниа. Уж лучше думать о тесте по математике, чем о Ниа. От этого хотя бы польза какая-то есть.
Нет, конечно, я не забыл про контрольную. Все они завершали семестр и шли друг за другом, ничего особенного. Но вылетело из головы, что она уже завтра – в горячке ежедневных нагрузок. Готовлюсь я ко всему систематически, не так, как некоторые, залпом за ночь – в такой зубрежке и смысла-то нет, через неделю все выветривается. Вот только, пожалуй, Мэтт ухитряется учиться так и почти ничего не забывать, но я так не люблю, не по мне это.
Так что мне все равно, когда в расписание воткнут проверочный тест. И случается, стратегические даты я действительно забываю: я, в конце концов, пацан, а не органайзер электронный, чтобы все до мелочей помнить. И не шизик один белобрысый механический.
- Ну, поехали завтра, - решил я. – А вообще… раз уж завтра контрольная и ты приперся… давай учебники почитаем, что ли. Ты сам-то хоть что-нибудь прочитал?
- Угу… - промычал Мэтт. Вид у него был отсутствующий чуть менее, чем полностью. Зато пальцы работали виртуозно – с такой скоростью, что ему бы любой аккордеонист позавидовал. Жалко, лучше б он так и правда на каком-нибудь музыкальном инструменте играл, а не на своей чепуховине. Хотя бы и на гармошке... Я вот сам на гитаре немножко умею. Я и ему предлагал научиться, но его разве проймешь чем-то кроме этих игрушек?
А вот если б он только хотел – тогда у нас двоих была бы группа.. Можно было б назвать ее… ну там «Бешеные псы»… или еще покруче, какие-нибудь «Сукины дети»… Я хмыкнул, представив реакцию Роджера. «А сейчас на сцене нашего школьного зала новые звезды Дома Уэмми, забойный коллектив «Сукины дети»! Аплодисменты!!!»
Офигеть было бы как круто. Даже Ниа, наверное, оторвался бы от своих пазлов и роботов. Вот уж где точно детский сад. Нет, не буду я думать о Ниа, еще чего. Я же решил про математику думать.
Я снова хмыкнул, взглянув на сидящего рядом друга, направо и налево косящего своих шестнадцатибитных врагов, и полез за учебником.
Стоило мне только слезть, как Мэтт тут же оторвался от приставки, а встретившись со мной взглядом, хитро засмеялся и вытянул ноги, разваливаясь на всем подоконнике.
- Ах ты… - я метнулся к окну, схватил его за ноги и начал стаскивать оттуда. Мэтт захохотал в голос и судорожно вцепился в оконные ручки.
- Я же… грохнусь! – голосил он, умудряясь пробормотать что-то связное среди приступа хохота. – Мне… щекотно! Отпусти, садист!
- Черта с два! Слезай отсюда, это мое место было!
Он брыкался, дергал ногами и ржал, как ненормальный, а во мне проснулся азарт – во что бы то ни стало спихнуть его оттуда. Меня не волновало, что он грохнется, а уж на то, что ему щекотно, было и вовсе наплевать. Щекотно, ишь! А место чужое занимать с такой хитрой улыбочкой – это, значит, в порядке вещей?
Гейм-бой полетел на линолеум и прощально звякнул. Замолчал и Мэтт, ошеломленный потерей – после того, как он несколько минут не мог остановить смех, это вышло особенно резко.
- Отпусти, это уже не смешно! – крикнул он зазвеневшим голосом, и мне ничего не оставалось, кроме как сделать то, о чем он просит. Плевать, конечно, приставка какая-то, кусок пластмассы со слабеньким процессором. Но не для Мэтта, вот в чем фишка. Так что мне стоило хотя бы изобразить сочувствие.
- Вот зараза… - Мэтт взял на руки треснувший гейм-бой так бережно и посмотрел на него с такой жалостью, что я не сдержался от иронии, хотя понимал, что реплику про «заразу» тогда уж точно можно будет адресовать лично мне, а не всей ситуации в целом.
- Похоронишь его, может? – хмыкнул я и замычал «Сонату №2» Шопена. – Покойся с миром, консоль Нинтендо…
- Да пошел ты, - буркнул Мэтт. – Тебе лишь бы ржать над кем-то.
Он сказал так и замолчал. Молчание повисло не то чтобы тяжелое… но ощутимое такое, неприятное. Пока я соображал, что я должен говорить и как реагировать, Мэтт в нервном рывке встал на ноги, собираясь уйти.
- Мэтт! – очнулся я наконец и потянулся к нему, чтобы остановить. Ну, может и правда я перегнул немного. – Ну, Мэтт! Ладно тебе, это дурацкая приставка! Что ты как девчонка-то нюни распустил!
- Да по-твоему в приставке дело? – огрызнулся Мэтт, отталкивая мою руку.
- А в чем дело, твою мать?
- Ты мою мать не трогай! – почти что завизжал он. – Каждый день какую-нибудь пакость сделаешь или скажешь… как будто день зря проходит, если ты не наязвишь кому-то!
- Когда я тебе язвил? – опешил я. Мэтт растерялся. Я понимал, что ему просто жаль игрушку, а на меня он срывается сейчас из-за того, что без моего участия ее кончина не обошлась, но это было, в конце концов, бессовестно. Я, может и изводил кого-то в этих стенах, но не Мэтта.
Ну да, я называл его иногда дебилом.
Ну подменял иногда батарейки в его гейм-бое на нерабочие.
Ну вешал иногда люлей. Но кому я их тут не вешал? И вообще, Мэтт отходчивый. Ему все это было по сараю.
Он стоял, смотрел на меня исподлобья и пыхтел, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, чем бы я мог его обидеть.
- Знаешь что? Вот сам и чини его теперь, - буркнул он, так ничего и не придумав. Неуклюже отводя намокшие глаза, он швырнул сломанный гейм-бой на кровать, молча пересек комнату и вышел, хлопнув дверью.
Не дом, а дурдом Уэмми. Психушка для одаренных. Выучили, черт побери, математику, поиграли в приставку… съездили в Лондон. Я плюхнулся на кровать и застонал в подушку.
Ну и устроил он здесь… Впрочем, он наверняка до завтра оттает.
Но то будет завтра. А сейчас… почему так противно на душе?
Я тоскливо примерил кусочки разбитой приставки друг к другу.
Крепко она приложилась. Такое маленькое расстояние пролетела, а кокнулась моментально.
- Да так тебе и надо, псих истеричный, - пробурчал я и обругал себя слабаком. Один говнюк обижается непонятно на что, в то время как другой говнюк сейчас наверняка в библиотеке штудирует десятитомники, чтобы снова оказаться первым в списке.
А я сижу тут рефлексирую, как барышня какая-то.
Вот не дам Ниа снова стать первым.
Я готовился, конечно. Но могу и еще посидеть над книжками, никому от этого вреда не будет. И даже всю ночь могу не спать. А Мэтт… Мэтт завтра перед завтраком первый подойдет.
***
Мэтт не подошел. Ни за завтраком, ни перед уроками, ни на перемене, когда мы могли бы спокойно поговорить. Вел себя так, будто я пустое место, будто нет меня. А когда я, засунув гордость в задницу, попросил у него на рисовании тонкую кисточку ради примирения, проигнорировал меня просто издевательски. Девчонки, конечно, всё заметили. Девчонки – это вообще социальное зло. Если бы я создавал мир с чистого листа, я бы этого зла вообще не допустил, а людей бы заставил размножаться спорами.
Эти сплетницы там зашептались со своих рядов, а я широкими мазками, от души намалевал поверх начатого пейзажика красноречивое «Мэтт – дубина» и кинул этот шедевр ему на парту. Потом, смахнув все свои кисти-краски-карандаши в сумку, пошёл на выход – под неутихающий шёпот девчонок.
- Мелло, вернись! – услышал я уже за спиной.
- Да нужно мне ваше рисование! – буркнул я уже скорее самому себе, чем учителю.
Наверное, не стоило так делать. Теперь придется отвечать перед Роджером, а уж он-то и за прогул спросит, и за Мэтта. Хорошего мало.
Я вздохнул и пошел в библиотеку – последний часок почитать формулы перед тестом. Не то чтобы мне это было необходимо – но потратить этот час на что-то другое было бы элементарно глупо.
Да и вообще я люблю сидеть в библиотеке. Там спокойно и тихо, и у меня даже свой любимый закуток есть. Там какие-то книжки по воспитанию, их сам Уэмми собирал и читал, как я слышал. Туда из наших никто не ходит, я там один сижу. Замечательное место.
А вот сегодня, едва перешагнув порог библиотеки, я увидел Ниа. Он сидел в кресле, обложившись какими-то книгами и поджав под себя босые ноги, и ничего не замечал вокруг: так же как Мэтт, когда тот палит в виртуальных злодеев.
Что ж за наваждение! Я, черт побери, хочу побыть один! Я вообще ни с кем не хочу делить библиотеку, а уж тем более – с этим аутистом… Библиотекаря я не считаю, от него-то никакого вреда.
И чего ему на уроках не сидится, калькулятору нестриженому?
Я шумно выдохнул и уже почти развернулся, чтобы идти обратно, но не тут-то было. Тот… а вернее та, про которую я думал, что от нее «никакого вреда», устроила мне настоящую подставу.
- Мелло! – окликнула она меня не то чтобы очень громко, но уж точно достаточно для того, чтобы белобрысый задохлик оторвался от своего чтения. – Здравствуй, заходи. Выдать тебе вчерашние книги?
Я закатил глаза. Девчонок точно надо ликвидировать. Даже взрослых.
- Спасибо, сам выберу, - буркнул я и поплелся в свой угол, подальше от Ниа. Не пасовать же так глупо. Еще, чего доброго, подумает про меня какую-нибудь чушь. Мелло, мол, истеричка, семь пятниц на неделе… Пришел и ушел тут же – яснее некуда, из-за чего.
Взгляд его – быстрый, ничего не выражающий – я поймал, сворачивая в направлении к своему убежищу. Обидный, между прочим, был взгляд: так, словно я чурка деревянная, никто больше в этом приюте на меня не смотрел. Пацаны, например, смотрели с уважением. Девчонки… ну эти когда как. Когда с ужасом, когда с этой дурацкой девчачьей брезгливостью, когда с интересом – чаще всего, надо сказать, именно с ним. Роджер, бывало, смотрел с опаской – и всегда в его взгляде я читал усталое «ну, что ты еще способен выкинуть, Мелло?», и всегда именно оно заставляло меня снова и снова что-нибудь выкидывать.
Только Ниа ведет себя так, словно я для него – предмет быта, даже не очень нужный. Кофеварка Мелло. Есть я, нет меня – без разницы. Номер Один, черт бы его побрал. Правильно, зачем Первому знать о существовании какого-то второго. Если не будет меня – будет Мэтт, будут другие, и все позади, на задворках. Неважно даже, как их будут звать.
И ведь вот что самое обидное – я знаю, что это неправда: только маска, за которой он прячет такое же здоровое, как у всех нормальных людей, стремление. Он так же, как и я, хочет быть первым, но роль непробиваемого робота без всяких эмоций играет так старательно, что все здесь, в интернате, верят в то, что он по правде такой.
А он такой не по правде, а назло мне.
Я думал об этом все больше и злился все сильнее. Так часто бывает - начнешь думать про какую-то гадость и растравляешься только. Такие мысли хорошо бы давить в зародыше, да вот не научился я, к сожалению, этой чудесной психологической уловке.
Пропади ты пропадом, Ниа Ривер.
Я вздохнул и пошел искать книжки по математике – благо, стеллажи с ними стояли совсем рядом и не нужно было показываться на глаза белобрысому придурку.
Тоже, видимо, математику штудирует. Прогульщик…
Время текло незаметно, и так же незаметно стрелки больших часов, которые висели над входом и которые было видно из любого края библиотеки, переместились на пятьдесят минут вперед. Можно было бы уже и поспешить, но я хотел быть уверенным в том, что Ниа уже покинул библиотеку. Не хотелось, чтобы он думал, будто я боюсь опоздать, совсем как какая-нибудь девочка-зубрилка. Поэтому я дождался момента, когда тянуть уже было некуда и времени оставалось только на то, чтобы добежать до кабинета и занять свое место. Вот тогда-то я и решился выйти из своего укрытия.
Ниа в кресле, конечно, уже не было. Я бросил короткое «до свидания» библиотекарю и помчался в класс.
Я успел: единственное пустовавшее место в классе я занял прежде, чем прозвенел звонок. Звонки у нас тут необычные, музыкальные. Всякие классические мелодии, скукота. Вот если бы мы с Мэттом сколотили группу и записали что-нибудь по-настоящему забойное…
Хотя нет, я же с ним не разговариваю. Ну его, такого гордого, к чертовой бабушке.
Я покосился на Мэтта: его место было слева от моего. Он в мою сторону не смотрел, держался нарочито холодно и подтянуто, всем своим надутым видом выражая свое отношение к миру и ко мне в первую очередь.
Я отвернулся и огляделся по сторонам: кто-то строчил в последние секунды шпаргалки, кто-то дочитывал оставшиеся параграфы, кто-то открыто паниковал. Даже Мэтт волновался, хоть и старался выглядеть так, будто ему все безразлично, я знаю.
Только Ниа крутил прядь волос с отсутствующим видом, пока не пришел Роджер и не раздал нам тесты – индивидуальные, чтобы никто не мог списать. Смешно, на самом деле – никто здесь, в этой школе, не даст никому списать, дурным это считается тоном.
Задешево себя никто не продает.
Я дождался своей очереди, а когда Роджер протянул мне мой листок, с головой погрузился в задания. Лишь изредка я переводил взгляд на парту сзади в правом углу – место Ниа.
И как обычно, время, отведенное на тест, полетело просто стремительно. Я, когда начинаю работать, растворяюсь в этих цифрах, знаках, многоэтажности действий и сплетении условий, среди которых, если зацепиться, можно найти самое красивое решение из нескольких возможных.
Этим я и занимаюсь.
Этим занимается и Ниа. Он так же, как я, продирается сквозь заросли абстрактных понятий, обступающих поток пытливой мысли так плотно, что невозможно предположить, сколько времени может уйти на разгадывание лучшего, самого точного и самого неожиданного решения.
Одно я знаю точно – у него всегда это получается быстрее, чем у меня…
Я отогнал некстати прибывшие досадные мысли и снова окунулся в расчеты.
С алгебраическими заданиями я легко расправился. Я очень надеялся, что расщелкал их быстрее, чем Ниа – все-таки это был мой конек, и к геометрической части я перешел, будучи в приподнятом и бодром настрое.
Медлить было нельзя: драгоценные секунды не щадили нас, учеников, и бежали вперед быстрее, чем на любом обычном уроке…
Задачи в тестах всегда были скомпонованы по принципу «от простого к сложному». Ясно, что этот тест не был исключением – а пробежав геометрическую часть глазами, я понял, что даже мне местами придется попыхтеть.
С первыми тремя задачами я справился быстро, ерундовые они были, мы подобные в классе решали. Свое собственное решение, которое осенило меня еще тогда, на уроке, я раскрывать не стал, приберег для себя – как оказалось, правильно сделал. Я надеялся, что наш математик и Роджер оценят его оригинальность.
Вообще не очень-то это здорово – зависеть от их мнения и ждать их оценки. Ведь в конце концов даже они сами понимают, что это формальность. Конечно, преподы здесь что надо, большинство сами выпускники Дома Уэмми. Но по-настоящему исключительных людей здесь мало. А единственный гений, живший в стенах интерната, был учеником, а не учителем.
Так что я бы назвал эту школу царством самообразования. На уроках нас знакомят с минимумом, а дальше каждый поступает, как хочет. Вот Мэтт, например, учится тогда, когда пожелает: у него это вспышками накатывает, ни разу не систематически. Он то засиживается со мной допоздна в библиотеке, то тянет меня гонять в футбол или баскетбол. Учеба ему легко дается, и только благодаря этому он и остается третьим по успеваемости. Все, что дается ему нелегко, Мэтт тут же отбрасывает, толком и не начав.
Может, и я был бы таким же и не парился бы столько насчет учебы, если б не белобрысая заноза в заднице. Вон она, заноза эта – сидит и строчит там, на задней парте, волосы свои многострадальные крутит. Облысеет годам к тридцати, того и гляди.
Тоска.
Четвертую задачу я тоже решил быстро, но без удовольствия. Я был уверен на девяносто девять процентов, что существовало решение и поинтереснее, но не хотелось тратить на поиск драгоценные минуты: белобрысый танк пер напролом и дышал мне в затылок, в этом я был уверен на те же девяносто девять процентов.
Над пятой задачей я здорово завис. В тумане путаных мыслей на заднем плане хаотично перемещались многоугольники, окружности и тела вращения: в четкую последовательность, из которой я мог бы состряпать хоть какое-нибудь решение, они никак не хотели укладываться. Так что, дожидаясь озарения, я стрелял глазами по сторонам и смотрел, как справляются другие.
У Мэтта, судя по той скорости и легкости, с которой он выводил свои ответы, дела шли неплохо, и я сделал вывод, что до геометрии он пока не добрался. Неожиданно, дописав что-то там у себя до точки, он поднял глаза и встретился со мной взглядом, как будто забыл на мгновение, что мы в ссоре – и тут же, раздосадованный, уткнулся обратно в листок. Тогда я тоже отвернулся в противоположную сторону. За партой справа, на беду мою, сидела Линда: обычно она больше, чем кто-либо, отвлекала меня разговорами и своими дурацкими девчачьими записочками. Ну, знаете – «Мелло, передай, пожалуйста, вот этой…», «а это передай вон той…», «а вот это…». В общем, передавала она их до тех пор, пока я не заорал, что я ей не телеграф и что я слышать больше не желаю ее тупые просьбы. Все было бы неплохо, если бы это не произошло на уроке английского. Так что попало нам обоим. Записки, правда, через меня передавать она перестала. Но вот перестать болтать ее ничто не могло заставить.
А сейчас вид у нее был довольно мрачный. Она с тоской разрисовывала свой бланк цветочками разного калибра: видимо, запас знаний по математике у нее давно иссяк. Она, как и Мэтт, тоже поймала мой взгляд и, как мне показалось, удивилась: должно быть, тому, что я праздно сидел и даром что цветочки не рисовал у себя на листе.
На волну решения я все еще не мог настроиться. Где-то рядом, совсем рядом, я чувствовал его, но все еще не был готов ухватить.
Ниа на своей любимой неизменно задней парте бесстрастно водил ручкой по бумаге. Зараза лохматая. Так он снова опередит меня.
И тут, совершенно вдруг, абсолютно неожиданно, в голове моей бабахнуло яркой вспышкой озарение. Я понял, как связать воедино все эти окружности, треугольники и пирамиды.
Я прямо-таки просиял от радости и внезапного вдохновения: оказалось, что это просто необыкновенная штука. Я чертил, писал, прикидывал и снова чертил и писал… полторы страницы я творил, прокладывая свой собственный путь от беспросветного тумана к предельной ясности. Эйфория! Я точно буду первым, а Ниа до такого однозначно не додумается – я черт, возьми, создатель этого решения, его изобретатель, его единственный скульптор!.. Сегодня я – Первый!
Я довольно усмехнулся, оглянувшись назад, в сторону Ниа, и так и застыл с гримасой на лице.
Ниа за партой уже не было. Он неторопливо шагал от преподавательского стола к двери.
На столе он оставил свою исписанную мелким почерком работу.
Ко второму завтраку я немного опоздал. Засиделся в Интернете, пытаясь выяснить, такие ли уж уникальные решения я придумал, но похожих задач не нашел, и пустился в путешествие по сайтам. Заглянул в ленту новостей, набрел на сайт про разведку космоса, почитал статьи о его освоении в будущем… завернул в музыкальные онлайн-магазины…
Самого себя я пытался обмануть: мысли о последнем поражении не давали мне погрузиться в чтение. Они мне вообще жить не давали. Я читал про рейс на Венеру, а думал о том, как сильно ненавижу Ниа.
Я ненавижу Ниа.
Я уже не помню времени, когда его не существовало в моей жизни: в интернате он оказался примерно спустя полгода после меня. Если бы я знал, чем обернется для меня соседство с этим мальком белобрысым, я бы ценил эти полгода побольше. Соседство это, кстати, было очень близким: маленьких в Доме Уэмми селят по несколько человек в одной комнате. Вот мы и жили там вчетвером: я, Мэтт, Ниа и еще один мальчик, Найджел. Ниа поселился в этой комнате последним.
Уже сразу, с самого первого дня его жизни тут, в Уэмми-хаусе, стало ясно, что он ненормальный. Разговаривал он очень мало – предпочитал читать, собирать свои пазлы бесконечные и смотреть в окно. В ответ на наши с Мэттом подколки он безучастно поднимал большущие глаза и молчал. Роджер очень просил нас не обижать его. А обижать его и так было неинтересно, потому что не было никакой отдачи: только эти немигающие черные глаза изо дня в день. Жутковатый взгляд для шестилетнего пацана. Совсем не детский.
Но в то время все еще было по-другому. Я был круче просто на правах старшего: среди малолеток никто не мог усомниться в моем авторитете. А Ниа… Ниа был всего лишь новичком, да еще и с приветом. Он избегал общения, мы избегали его, и всякий раз, когда мы вдруг замечали его в поле зрения, он сидел на своей кровати с книжкой или новой головоломкой. Мы привыкли к нему, как к декорации какой-нибудь. Ниа так Ниа, чего ж. Ни вреда, ни пользы.
Это продолжалось недолго. Это должно было продолжаться всегда, но внезапно этот книжный червячок начал заявлять о себе: упрямо, настойчиво, ежедневно. Меня и Мэтта он догнал в учебе за каких-то пару месяцев, и началась гонка. Непрерывная бесконечная гонка. Пожалуй, ни он, ни я не могли объяснить, в чем смысл этого соперничества. Стать избранным гением нового поколения? Помощником или, не дай бог, преемником Л?
И да, и нет. Мир был бы слишком примитивным, если бы самоцелью нашего в нем существования было стремление стать тенью великого детектива. Здесь, в интернате, каждый человек – в первую очередь личность, а не слепок с первого гения. Конечно, мы все знали, какая награда ждет самого достойного из нас. Но свою исключительность мы доказывали не Роджеру и даже не детективу, а себе самим.
Наверное, это было так же, как со смыслом жизни. Ведь смысл жизни, как говорил еще Уэмми, - в самой жизни. И в наших с Ниа нескончаемых рейсах все точно так же. Никто не намерен уступать. Я не намерен. И Ниа тоже – несмотря на то, что со стороны все выглядит так, будто ему безразлично.
Я ненавижу Ниа. Ненавижу за то, что он никогда не снимает эту маску абсолютного равнодушия – ему не меньше меня важно быть первым, но он считает слабостью признать это… и за это я его ненавижу. Я ненавижу его за то, что сам не могу надеть эту маску. По разным причинам.
Во-первых, мне никто не поверит.
Во-вторых, я просто не справлюсь.
В-третьих…
В-третьих – да я ни за что не позволю себе быть вторичным. Я не хочу быть как он.
Я вздохнул и посмотрел на часы. А когда посмотрел – понял, что вовремя на ланч я уже не успею.
Гениев положено вкусно кормить, и Дом Уэмми с этой задачей справляется. Ровно в час здесь начинается второй завтрак, вполне классический второй завтрак – тостики с чаем. Вкусно, что говорить. Но вот шоколад здесь как-то не в ходу, и если б не моя щедрая заначка в тумбочке – не знаю, как бы я и жил спокойно. Я отыскал глазами Мэтта – он сидел за столом и доедал свои бутерброды. Свободного места рядом с ним не было. Я понимал, что это только из-за того, что я опоздал, но все равно было обидно: если бы он хотел помириться, то занял бы мне соседний стул. А если бы выпендривался поменьше, я бы, уж так и быть, подошел к нему, хлопнул его по плечу и спросил бы, какого ж хрена он мне место не приберег рядом… и все бы, наверное, стало как раньше.
Но он ломался, как девчонка. Так что я плюнул и не пошел к нему: вместо этого я стал смотреть по сторонам в поисках свободного места.
Ниа, по своему обыкновению, сидел в одиночестве за столиком у окна. А меня что-то будто под руку толкнуло. Назло Мэтту, себе и всем сразу я подошел к его столу и по-хозяйски отодвинул соседний стул. В глазах Ниа, не сразу сообразившего, что я собираюсь сесть рядом, мелькнуло что-то, похожее на испуг. Еще бы. Вид у меня был, наверное, такой, будто я не перекусить собираюсь рядом, а по меньшей мере поколотить мальчишку. Впрочем, он тут же взял себя в руки.
- Ты же не спросил разрешения присесть рядом, Мелло, - заметил он как-то глупо. Не надеялся же он, что я уйду.
- Ну и не сдохнешь, - так же глупо отгавкался я. Он не ответил. С ним даже спорить было неприкольно.
- Что ж, приятного аппетита, - сказал он, когда я грохнул на стол тарелку, окончательно дав ему понять, что буду завтракать здесь.
- Приятного, - машинально ответил я. Больше мы не сказали друг другу ни слова. Было бы странно, если бы сказали: на нас двоих и так половина сидящих в столовой смотрела с благоговейным ужасом. Даже Мэтт, подчеркнуто высокомерный и законсервированный в своей обиде, стрелял глазами в направлении нашего стола и прожигал Ниа спину. А я понял, что начал уставать. Все эти взгляды, какими бы красноречивыми они ни были – все они начали напрягать меня. Я предпочитаю вербальные способы общения, с ними как-то проще.
- Зачем тебе это? – неожиданно спросил Ниа, когда из разных углов столовой начал доноситься любопытный шепот. Я даже вздрогнул слегка: конечно, я понял, что он имеет в виду. Но никак не ожидал, что ему может быть интересно.
В любом случае, у меня не было ответа. Я хотел, чтобы Мэтт злился сейчас так же, как я. Я хотел заставить его думать, что мне без него совсем не плохо. Усугубить ситуацию – вот чего мне сейчас хотелось.
Раз ты обижаешься на всякую фигню, Мэтт, – вот теперь хоть лопни от злости…
Это было глупо. Я уже совершенно не мог понять, кто кому хочет сделать хуже. Но у меня тоже была гордость, и мне была чертовски неприятна одна только мысль об извинении. Я ничего не сделал такого, за что должен был просить прощения.
- Только не надо использовать меня, - сказал Ниа, не дождавшись моего ответа.
И мне стоило усилий не сорваться с места немедленно, а дотерпеть до конца трапезы.
Как же меня все достали!
Колокол маленькой школьной часовни отстучал шесть ударов, когда меня нашла Линда. Я вообще не думал, что меня реально будет найти, когда забирался сюда. Я злился. Мне хотелось покоя и одиночества, но побыть наедине с собой было совершенно негде, и это угнетало меня особенно сильно. Моя собственная комната казалась мне душной и тесной, библиотека – многолюдной, а площадки для прогулок были оккупированы малышней. Тогда я и выбрал это дерево – одетое по-зимнему скромно, оно было не очень хорошим убежищем, но я забрался повыше в надежде, что таким образом решу проблему своего укрытия.
Так и вышло, пару часов мне все же удалось посидеть спокойно.
Но со звоном колоколов меня нашла Линда. Где-то в глубинах подсознания я был даже рад ей: все-таки сидеть без движения на ветке было не очень приятно – холодно и неудобно, да и в сон клонило. Я ведь почти не спал ночью.
Кроме того, спустя час гордого одиночества мне стало чертовски досадно, что искать меня никто даже не кинулся. И возвращаться в приют по своей воле не хотелось. Я болтался на ветке, разминал окоченевшие пальцы и думал о том, как хорошо было бы послать это место вместе со всеми его чокнутыми обитателями куда подальше. А в самый разгар борьбы моего оскорбленного достоинства с замерзшей задницей явилась эта вездесущая девчонка.
- Мелло! – закричала она. – Тебя ищет Роджер! Требует в свой кабинет, слезай!
Я вздохнул. Ну конечно, вспомнили о воспитаннике. Да тут, если не накосячишь, тебя до утренней переклички могут не хватиться. Все было ясно – художник уже донес куда следует, и Роджер вызывает меня не просто так чайку в своем кабинете попить с сухариками, а на ковер.
- А и пошел он! – крикнул я Линде.
Она постояла секунд пять молча. А потом, не снижая голоса, спросила:
- Так ему и передать?
Дебильное чувство юмора. Я шумно выдохнул, успокаивая нервы, и начал слезать под немигающий взгляд девчонки снизу. Когда до земли оставалось футов шесть или семь, я, почти не примеряясь, спрыгнул на газон.
Если бы эта дура не стояла внизу или хотя бы не смотрела так внимательно, я бы оттуда сигать не стал. Но она смотрела так, будто ее всерьез волновало, не сверну ли я себе шею на этом дереве: с какой-то материнской нежностью и заботой. Девчачье качество, я понимаю, никуда от этого не деться. Но мне сейчас только его и не хватало. Я спрыгнул и треснулся подбородком о коленку, что было вполне ожидаемо. В голове у меня помутнело, но я тут же вскочил на ноги, будто ничего не произошло.
- Больной, - констатировала Линда. – Пошли?
- Провожать меня будешь, что ли? – оскорбился я. – Дорогу помню, не утруждайся.
И оставив ее там, под деревом, я порывисто зашагал к входу в интернат.
Дом Уэмми – красивая школа. Ей и сорока лет пока не исполнилось, но выглядит она так, будто переместилась сюда из далекого восемнадцатого века. Каждого ее воспитанника знакомят с ее историей и архитектурой. Так что я авторитетно могу утверждать, что школу строили под контролем самого Куиллиша Уэмми, и именно благодаря его увлечению готикой она сейчас имеет такой подчеркнуто английский вид.
Высокие потолки подпирают стены из светлого камня, и снаружи школа похожа на настоящий замок или костел. Я помню свое первое впечатление, когда меня только привезли сюда: я стоял перед этим замком (подумать только – с колоколами и часовней!), который должен был стать моим новым домом, долго стоял, задрав голову, и вдыхал эту величественность и строгость, впитывал ее всеми органами чувств. Я трепетал. Я был счастлив и напуган одновременно: во мне смешивались благодарность и восторг от осознания того, что этот замок, чудесный замок – мой дом, и тревога за то, что теперь я должен буду оправдать надежды этого необыкновенного места, навсегда поселяясь здесь…
Я это помню. Я это навсегда запомню, такое нельзя забыть. Сколько я мог вместить тогда в свою душу – я, семи лет от роду – столько я и испытал, увидев впервые Дом Уэмми. И неважно, что все свои обещания и клятвы быть вежливым, аккуратным, примерным, быть соответствующим – я выбросил из головы, освоившись тут как следует и привыкнув к длинным коридорам, которые перестали казаться мне такими уж необыкновенными… это и в самом деле неважно.
Потому что я знаю, что все равно люблю эту школу. Наверное, Уэмми построил ее такой, чтобы каждый, кто попадал сюда впервые, замирал от тех самых мыслей и чувств, что испытал несколько назад и я.
Наверное, мальчик, которого здесь стали звать Л, чувствовал то же самое.
Все интерьеры Дома Уэмми строгие, но очень богатые: а красивее всех, само собой, парадная комната, или, как все ее здесь называют, зал. В зале устраивают торжества, принимают школьных гостей, играют иногда – но тут уж Роджер следит, чтобы все было аккуратно. Вот мы с Мэттом пробовали там передачи отрабатывать, на роль ворот камин решили приспособить – так он нам такую выволочку устроил… Все из-за окон и витражей, конечно. Витражи – это очень красиво, как узоры из калейдоскопа. Но в интернате, где обитает полсотни детей разного возраста и энергичности, это еще и крайне непрактично. Что мы с Мэттом и доказали, влимонив в них пару раз с ноги. Собственно, поэтому Роджер так и орал. Пожалуй, только Ниа не представляет для витражей никакой опасности: да он и не смотрит на них, я думаю. Он в зале пазлы свои собирает и железную дорогу. Если бы я не жил с ним кучу лет в одной школе, я бы решил, что он выпендривается: согласитесь, туповатые увлечения для гения. Но весь фокус в том, что он просто псих, а для психа психоз – это норма.
Витражи, кстати, есть и в библиотеке, в окнах, дверях и стенных перегородках: с утра, когда солнце светит как раз в окна библиотеки, на дощатом полу расстилаются цветные узоры. Когда я был маленький, я приходил туда чаще не читать, а смотреть в эти цветные стеклышки. Так что мир у меня был – весь разноцветный.
И я знаю, что так многие делали. И маленький мальчик, который жил здесь несколько лет назад и не подозревал, каким великим человеком станет – он тоже наверняка раскрашивал улицы и деревья в калейдоскоп витражных стеклышек.
Спальни у всех одинаковые. Тут уже дело каждого, как ему обставлять свою комнату. Ничего, в принципе, не запрещается, но я не встречал пока энтузиастов, которым хотелось бы капитального ремонта, так что границы дозволенного под вопросом. Ну разве что вешает кто-нибудь постер какой на стену, и все. Вот у Мэтта в комнате над кроватью Курт Кобейн. А у Линды раньше висели какие-то смазливые парни из «Хэнсон». Но я, если честно, сам не видел, это слова Мэтта, он как-то заходил к ней по поручению Роджера.
Помимо кровати, у каждого здесь есть по шкафу для книг и одежды и тумбочка для личных вещей. Не королевские хоромы, конечно, но для приюта более чем шикарно. Уже только то, что здесь старшим позволено жить в отдельных комнатах, не может не радовать. Я, чего доброго, придушил бы Ниа, если бы мне пришлось жить с ним и сейчас.
Правда, порой не очень приятно думать, что на твоей кровати до тебя спал какой-то мальчишка, а может и вовсе девчонка. И после того, как ты уйдешь отсюда, покинешь навсегда это место, в эту комнату поселят очередного ее хозяина.
Хотя кому неприятно, а кому и радость невероятная. Вот комната, где сейчас живет Ниа, раньше принадлежала детективу Л. Он тоже, наверное, забирался с ногами на подоконник – ну для чего же еще эти подоконники так широки. Он тоже расставлял на полках свои книги, в одному ему известном порядке, и, быть может, что-то прятал в них, что-то важное, сокровенное – такое, чего никому нельзя было доверить. И его тоже одолевали разные мысли в этой комнате – в ту пору, когда он еще не знал, какая его ждет судьба, а был хоть и гениальным, но всего лишь мальчишкой.
В ту пору он жил в комнате, где сейчас живет Ниа. И хотя там не осталось ни одного следа его пребывания, это чертовски здорово – просто знать, что в этих стенах он просыпался, учил уроки, и думал, думал, думал…
Ниа во всем везет больше.
Я вздохнул, остановившись перед дверью Роджера, и, подумав мгновение, зашел без стука. В конце концов, он сам меня позвал, я не горел желанием к нему тащиться.
В кабинете директора уже стоял, к моему немаленькому удивлению, Ниа: причем стоял он как-то понуро, руки по швам, и как будто не знал, куда себя деть. Я не стал скрывать удивления и, нарочно обходя Ниа подальше, встал с другой стороны стола.
- Добрый вечер, Мелло, - поздоровался Роджер, и я почувствовал хорошо знакомые мне нотки усталости в его сухом приветствии. Было совершено ясно, о чем мы собираемся разговаривать. И ровно настолько же было неясно, зачем нам нужен белобрысый свидетель – худший из всех возможных, ко всему прочему.
- Добрый вечер, Роджер, - кивнул я и отошел еще дальше от Ниа, демонстрируя, что разговаривать в его присутствии не намерен и вообще спешу. Ниа переминался с ноги на ногу и на меня не смотрел. Зато я косился на него, ни капли не смущаясь – еще чего!
- У меня к тебе серьезный разговор, Мелло, - начал Роджер, приподняв очки и промокнув лоб и переносицу салфеткой. – Я прекрасно понимаю, как важно для тебя было подготовиться к тесту, но прогул урока – это серьезный проступок.
Серьезный разговор, серьезный проступок… Что ж за день-то такой, час от часу хуже. Еще и Роджер, черти б его побрали, мог бы и не комментировать своими предположениями мои действия! Важно ли мне подготовиться к тесту – это мне одному и важно, а не вольным слушателям любопытным!
- А этот? – возмутился я, махнув рукой в сторону мальчика. – Так и будет стоять тут слушать про то, как важно мне к тесту готовиться?
Ниа даже не моргнул. Посмотрел на меня коротко и опять уставился в пол. Роджер повторил свои операции с салфеткой и, уже не скрывая усталости, начал объяснять:
- А Ниа, или как ты выразился, «этот» - вместе с тобой прогулял урок рисования. Я спрашивал мисс Фэй, и она рассказала мне, что вы оба были в это время у нее в библиотеке. Поэтому вопрос у меня к вам обоим один и тот же – кто вам предоставил такую свободу выбора. С какой стати вы решили, что вправе прогуливать уроки…
А, точно. Он же прогулял, как и я. Хотя и не вместе со мной, как выразился Роджер.
Нет, стоп. Именно, что не как и я. Ниа не пришел к началу урока, а я покинул класс не без лишнего шума уже после звонка. Стало быть, художник не стал рассказывать Роджеру о том, как все было. И почему? Знал, что мне попадет? Но ведь рассказал же, что я отсутствовал. Конечно, мне попало бы сильней, если бы Роджер был знаком со всеми деталями моего сегодняшнего посещения урока рисования… но что-то подобный акт милосердия не укладывался у меня в голове. Ну и почему?
- Так почему? – Роджер будто озвучил мои мысли. Я посмотрел на него.
- Он не вместе со мной прогуливал, - буркнул я, нарочно нажимая на слово «вместе» и втайне надеясь, что разговор пойдет в другое русло.
Не пошел. Роджер проигнорировал мое замечание. Он ждал ответа.
Нет, я не собирался рассказывать ему правду. Правда была слишком личной, и ни для кого, кроме меня и Мэтта, она не была интересной. И никого она больше не касалась. Впрочем, все это могло быть психологическим экспериментом, если Линда уже растрепала Роджеру о моем громком уходе, о транспаранте «Мэтт – дубина» и моих словах на прощание.
Но и в этом случае я не собирался ничего рассказывать. Интернат, даже если в нем воспитывают гениев – это в первую очередь интернат: место, где ты один на один со своими заботами. А рассказывать кому-то – значит признать свою слабость, неспособность решить свои проблемы в одиночку. Роджеру-то оно все не очень интересно. Для вида он и посочувствует, и даже совет даст, не исключено. Но, в конце концов, все это лишено смысла.
Да и мне его советы не нужны. Ничьи советы мне не нужны. Все и так ясно, как стекло – дубина она и есть дубина. За весь день он ведь так и не подошел ко мне, не поинтересовался про Лондон, не спросил, хочу ли я сыграть с пацанами – сам-то по полю в нападении носился будь здоров. Другие мальчишки меня звали, да мне принципиально не хотелось. Я тогда плюнул на всех и полез на дерево.
Даже про приставку свою Мэтт меня не спросил. Ждал, видимо, моих извинений.
Но с какой стати я должен подходить первый? Особенно после сегодняшнего... Вторые сутки строит из себя не пойми что. Гордый… даже вид у него весь день был нарочно надменный, выжидающий… мне от этого его вида только по шее ему надавать хотелось, а уж никак не извиняться.
И что, рассказать это Роджеру? Смешно…
Я ничего не ответил. Это все-таки был глупый вопрос. Самый глупый вопрос, какой директор может задать ученику, который не хочет говорить правду. Но и строить из себя дурака, придумывая отговорки, не хочет. Так что я поступил банальнее всего – я промолчал.
Тогда Роджер повернулся к Ниа.
- Ниа, почему? – он не терял надежды, что получит ответ на этот вопрос.
И он его получил. Ниа, мнущийся, судя по всему, от неловкости ситуации и от того, что нечем было занять руки и мозги, ответил ему.
- Потому что я не считаю рисование важным уроком, - честно сказал он. – А я не хочу тратить время на уроки, от которых нет практической пользы.
Наверное, только он мог так сказать. Как прогноз погоды объявлял. В Винчестере облачно, без осадков, температура воздуха днем – двенадцать градусов выше нуля, а рисование – дерьмо. Ни одной эмоции я ни в его голосе, ни в его лице не прочитал. Собственно, он был прав, от этого рисования только Линда кайфует. Для нее-то, может, и есть польза – и то не практическая, какой жаждал Ниа, а разве что развлекательная. Но для других это именно трата времени.
- Ну, я считаю, что не тебе стоит рассказывать о пользе искусства, - сказал Роджер как-то расстроенно. – О том, сколько эстетического удовольствия оно приносит в жизни людей. Ты мальчик начитанный…
- Да я не о пользе в жизни людей говорю, - заметил Ниа. – А о пользе исключительно для меня. Мне не нравится рисовать. Я могу расходовать это время с большей полезностью.
Само собой. Можно получить триумфальный восьмой высший балл, просидев вместо рисования еще часок в библиотеке. Я чуть было не сплюнул сквозь зубы, вспомнив в последний момент, что я не за калиткой школьной нахожусь, а в кабинете директора.
- Тем не менее, Ниа. И ты, Мелло. Я хотел бы взять с вас слово, что вы будете посещать уроки, которые означены в вашем расписании. Для библиотеки есть специально отведенное и свободное время. В противном случае я буду вынужден принять меры, но я не хотел бы, чтобы до этого дошло.
Ниа как-то неубедительно пожал плечами. Я решил не баловать Роджера разнообразием и снова промолчал.
- Надеюсь, мы с вами договорились.
- Можно идти? – я даже не поверил, что наше свидание окончено так быстро.
- Идите… Нет, Мелло, постой, останься на секундочку, - поспешно добавил он, когда я уже почти покинул его кабинет.
Ниа не выразил к этому никакого интереса. Вышел спокойно и пошел по длинному коридору. А я оглянулся на Роджера.
- Я хотел спросить тебя … насчет Мэтта, - сказал он, и я понял, что длинные языки все же донесли ему если не про плакат с метафорой в адрес моего друга, то про наше взаимное молчание и инцидент в столовой точно. И я догадывался, кому эти языки… точнее, язык – мог принадлежать.
- А что такое? – я все-таки включил дурака на этот раз. Мне совсем не хотелось слушать нравоучения, которые хоть как-то касались бы моих с Мэттом взаимоотношений.
- Ничего. Просто хотел узнать, все ли у вас хорошо. Я видел Мэтта сегодня… он выглядел немного подавленным. И я знаю, что сегодня вы должны были ехать в Лондон, а ваша поездка почему-то сорва…
- Откуда? – удивился я, перебив его. – Откуда вы знаете про Лондон?
Ну неужели Линде растрепал?..
- От Мэтта. – Роджер, казалось, был удивлен вопросом. – Он заходил вчера вечером, спрашивал, отпущу ли я вас двоих, если он сможет тебя уговорить. Я разрешил вам поехать. Конечно, вы могли и не договориться… но я решил, что это все же странно.
Вон оно что. Пай-мальчик Мэтт… Директора, ясное дело, стоит ставить в известность о своих планах, если не хочешь нарваться на неприятности. Однако я всегда считал, что эти планы должны быть как минимум решенными и обговоренными.
Я стоял и размышлял, что же меня злит в большей степени – то, что Мэтт, совсем как образцовый ученик, отпрашивался у Роджера, в то время как раньше нам ничто не мешало удрать без лишних условностей… или то, что он спрашивал у директора согласия на то, на что я сам его еще не дал – как будто заранее предполагал, что я соглашусь. Как будто мое мнение не так уж и важно.
Может, я этого и не заметил бы, если бы не чувствовал сейчас столько раздражения к нему. Да скорее всего, я бы ничего и не узнал.
Но сейчас я стоял и медленно закипал. Значит, все-таки растрепал, хоть и не Линде, а Роджеру. Один фиг – то же самое, просто без посредников. Стоял вчера в этом вот кабинете и спрашивал разрешения, обращаясь как бы и от моего имени тоже… до чего же противно. Я бы сразу поставил Роджера в известность, не опускаясь до унизительного «можно?», или вообще бы ничего ему не сказал.
- Все нормально, - сказал я, хотя понимал, что все и близко не нормально. Я не предполагал, как далеко это могло зайти – мы с Мэттом никогда раньше не ссорились. – Может, его контрольная расстроила. А Лондон… ну, передумали просто.
Я хотел сказать, что ни про какую поездку вообще не слышал – и пускай бы у Роджера голова болела, куда он там отпрашивался на самом деле. Но так подставлять Мэтта… ну как-то не по-пацански это было, хотя он этого явно заслуживал.
- Что ж, ясно. Хорошо. Но мне и в самом деле нужно отправить кого-нибудь в Лондон, поэтому я и решил уточнить. Нужны новые украшения на елку, и фейерверки… и еще много чего к Рождеству. Я съездил бы сам, как обычно, но у меня срочное дело назначено на завтра, а тянуть уже некуда. Деньги я вам выделю из школьных запасов, на билеты и на игрушки…
Зашибись. Я слушал Роджера и чувствовал, как тает весь кайф от возможной поездки в Лондон. Во-первых, это будет не хулиганская вылазка, а школьное поручение. Смешно сказать – Мелло выполняет школьное поручение! Во-вторых, выполнять его я должен в паре с человеком, который или не смотрит на меня, или готов испепелить – по настроению.
- Ясно, - мрачно кивнул я. – Я понял.
С Мэттом мы столкнулись перед обедом. Я занял свое привычное место, когда он подошел ко мне, чтобы сообщить одну единственную вещь:
- Мне Роджер рассказал про игрушки на елку. Я с тобой никуда не еду.
- Да это я с тобой никуда не еду! – оскорбился я. – Еще чего! Да я лучше с Ниа поеду, чем с тобой!
- Я заметил, - пробурчал Мэтт и пошел искать себе место, где-нибудь в противоположном конце столовой. А я от души вгрызся в прихваченную с собой шоколадку.
Если б я знал, чем эта пустая фраза мне обернется!
-
-
09.01.2012 в 16:32Может, для удобства пронумеровать посты?
-
-
09.01.2012 в 16:36Может, для удобства пронумеровать посты?
Окей. Я об этом думал, но сразу почему-то этого не сделал...
Я рад до потолка - а еще больше буду, если вы не разочаруетесь!
-
-
09.01.2012 в 18:16Единственное, что смутило
-
-
09.01.2012 в 18:28Shy_Scarecrow, я действительно живой и настоящий - но, боюсь, совсем не умница.
Спасибо огромное, мне очень-очень приятно, что вам нравится мой фанф!
Ниа Ривер... ну просто нравится мне так. Роджеру, я думаю, известны их настоящие имена, вот он и комбинирует как хочет. Это не я! Не я!
-
-
17.01.2012 в 00:43особенно понравились эти моменты:
читать дальше
-
-
19.01.2012 в 20:03и местами я смеялась
-
-
22.01.2012 в 13:53Мне нравится, определенно :з
-
-
28.01.2012 в 21:04Drunken seafarer, спасибо! Букав много - не получается коротко, не хочется отпускать героев так рано. Хорошо, когда букав много и они складываются в красивые слова. И хорошо, если я с этим справился.